Наполеон наблюдал за битвой со стороны, крошечная фигура на белом коне, небритый, покрытый пылью. Забыто было напускное достоинство королей; император опять стал генералом, в ушах его стоял шум битвы, воздух пропитался резким запахом пороха – запахом Маренго, Аустерлица и Иены; запахом пушек, побед и смерти. Прикрывая глаза рукой от солнца, он смотрел на поднимающиеся вверх склоны гор, с которых батареи изрыгали огонь на его армию. Какое-то время он оставался неподвижным, пока испанские нерегулярные войска на склонах не заметили его и не стали в него целиться. Пули посвистывали и зарывались в землю вблизи копыт его коня.
– Они заметили вас, сир! – в беспокойстве закричал его адъютант. – Ради всего святого, отъезжайте назад!
Бонапарт развернул свою лошадь. Болезненный цвет его лица сейчас сменился румянцем, и на какое-то мгновение адъютанту вспомнился молодой генерал времен Революции, которого он любил, за которым готов был следовать куда угодно и которого так трудно было теперь узнать в императоре Франции.
– Скачите к командиру польской кавалерии. Скажите ему, что император приказал вывести из строя эти орудия! Скачите же!
Потом он снова продолжил наблюдение за полем битвы. Через несколько минут после этого он увидел, как польская кавалерия двинулась вперед с развевающимися знаменами, а солнце отразилось в их кирасах. Очень слабо до него долетело позвякивание их сбруи, и он вспомнил, что этот незначительный, казалось бы, звук был самой поразительной чертой каждой атаки, позвякивающий аккомпанемент смерти, более ужасный, чем рев орудий, который усилился, как только первый ряд кавалеристов стал подниматься по склону. Они продолжали скакать вперед, пренебрегая опасностью, огонь обрушился на них, и они не могли уже сохранять стройные ряды, люди и лошади спотыкались, скользили по каменистому склону, убитые и покалеченные животные представляли картину отвратительной мешанины, а оставшиеся в живых наездники все продолжали свой путь наверх, подгоняя лошадей.
Первые всадники обрушились на огневую позицию, сабли засверкали на солнце. Артиллеристов порубили и затоптали еще до того, как их захлестнула с криками и саблями вторая волна польской кавалерии.
Император продолжал спокойно сидеть до тех пор, пока утихающий огонь с гор не прекратился совсем, и вся масса французской пехоты не ринулась вперед через этот проход подобно неудержимому приливу. Он слышал возгласы людей, они приветствовали поляков, медленно возвращавшихся назад, пытавшихся выстроиться в две шеренги.
