Талейран не обманывался успехами французской армии, внешне она была предана своему руководителю, а внутренне – враждебна ему. Он знал, что грош цена победам, не подкрепленным твердой властью или оккупацией, а французские войска тем не менее уже рассосредоточились по всей Европе. Наполеону следовало бы удовлетвориться, подобно Франции, полученной выгодой от побед и тем международным престижем, который он завоевал для нее. Ему следовало установить дружеские отношения с Англией, вместо того, чтобы пытаться победить ее, заключая союз с более слабыми европейскими державами, которые только и ждали случая нарушить свои обещания, как только удача отвернется от Франции.
Во время разговоров с императором Талейран, лишь изредка вставляя замечания, раздумывал над тем, что если русский царь действительно поддался на все эти уверения в дружбе, то Александра можно убедить претворить в жизнь план его покойного отца и напасть на Индию, а Наполеон в это время завладеет Англией.
Мировое господство, вот чего он жаждет, подумал Талейран, пока он слушал этот резкий высокий голос и следил за движениями пальца, указывавшего на расстеленную перед ними карту. Это был Цезарь, увенчанный золотым лавровым венком, навещающий гробницу Карла Великого, примеряющий Железную Корону Ломбардии себе на голову, как знак того, что он на деле собирается восстановить Священную Римскую Империю вместо пустого титула, пожалованного Францу, императору Австрийскому.
Он уже зашел слишком далеко, решил Талейран, а хочет идти еще дальше. Одна страна не может господствовать над всем миром. То, что он задумал, будет означать крах для Франции… Его следует уничтожить.
В тот же вечер министр присутствовал на приеме в Тюильри, где встретил члена русского посольства, который стоял в группе восхищенных женщин. Несколько минут он задумчиво рассматривал его. Его звали Чернышев; это был полковник русской гвардии и один из красивейших и популярнейших молодых людей в Париже.
Какой красивый варвар, восклицали женщины, такой веселый и экстравагантный. Он пил, играл в азартные игры, проводил время в самых модных салонах; но время от времени он срывался в Петербург с такой скоростью, которая была совершенно несвойственна легкомысленному бездельнику. Талейран давно уже считал его особенно хитрым царским шпионом.
Министр присоединился к группе, которая тут же расступилась перед ним, и поклонился полковнику.
– Дамы объявили на вас монополию, мосье Чернышев. Вы испортите их своим баловством, что же тогда делать нам, их бедным соотечественникам? – кисло заметил он.
