Олени, лани, ламы, вигоньи прыгали в испуге, настороживши уши и зорко наблюдая глазами; длиннорог перепрыгивал со скалы на скалу и неподвижно останавливался над пропастью, кайман весь в иле дремал на солнышке, отвратительная игуана небрежно ползла за деревом, безгривый лев – пума, черный медведь, любящий мед; ядовитый котейо, хамелеон, кожа которого отражает все цвета, зеленая ящерица, василиск; наконец лежащие в куче и потихоньку ползущие под деревьями и листьями чудовищная боа констриктор, коралловые змеи, столь малые и столь ужасные, каскабель, макорель и большая тигровая змея.
На верху древесных ветвей спрятавшись в густой листве, поет и щебечет пернатое население: танагры, кюрассо, болтливые лоросы, птицы-мухи, туканы с громадными клювами, голуби, трогоны, лебеди с черной головой, покачивающиеся и порхающие над реками с льяны на льяну.
Высоко-высоко в воздухе описывали огромные круги над лугом андский орел с громадными крыльями и коршун с лысой головой, высматривая добычу. Потом вдруг, несясь по песку и золотистым камням, блестевшим на солнце, как будто чудом появился краснокожий индеец, блестящий как медь, сильный, грациозный и величественный, с повелительным взглядом. Индейцы яоса, момохо, техюэля или пуэлыыа, которые набрасывают свои лассо или лякки на испуганных буйволов, или диких лошадей, или тигра, пантеру, ягуара, которые убегают вприпрыжку с глухим воем испуга и бешенства.
Этот сын пустыни, такой великий, такой благородный и столь пренебрегающий опасностью, пробегающий льяно с невероятной быстротой, который знает все тропинки и для которого прерия не имеет таинств – он действительно царь этой удивительной страны, по которой он один может пройти и днем и ночью, не страшась бесчисленных опасностей, которые он устранил своей дикой энергией и своей безмерной гордостью; он ведет упорную борьбу с европейской цивилизацией, которая окружила со всех сторон.
И поэтому горе отважному испанцу, который рискнул бы пройти через льяно один: его кости будут белеть на лугу и его волосы будут украшать щит индейца или гриву его лошади.
Таково еще и ныне Гоянакское льяно.
А между тем небольшая кавалькада продолжала безмолвно продвигаться вперед, внимательно наблюдая за тем, что происходило вокруг нее, для того чтобы не подвергнуться внезапному нападению какого-нибудь невидимого врага, который мог ждать их в лесной чаще.
Наконец Перикко, утомленный молчанием, на которое так долго он был осужден против его воли, громко откашлялся и сказал своему барину с той грубой откровенностью, которая его характеризовала, и фамильярностью, на которую ему дала право его продолжительная служба.
