– Уф! – сказал он, останавливаясь для того, чтобы перевести дыхание, в нескольких шагах от койки донны Мерседес. – Она спит, прелестная сеньора.
И со злобной улыбкой добавил:
– Как жалко будить ее!
Потом, обтерев тонким батистовым платком пот, который лился по его лицу, он продолжал сердито:
– Черт возьми это животное, которое осмелилось назначить мне в подобное время свидание вместо того, чтобы дозволить мне спокойно наслаждаться сиестой, как это делает в настоящее время всякий честный человек; я прекрасно знаю, что таким образом мы не рискуем, чтобы нас обеспокоили, потому что все спят теперь, даже и сторожевые собаки; но, несмотря на это – это неприятно. Идем! – сказал он, вздохнувши с сожалением.
И он вышел из беседки, бросив на молодую женщину последний взгляд ненависти и зависти.
Он шел некоторое время осторожно, с трудом пробираясь между деревьями и кустарниками, которые делались все гуще и гуще по мере того, как он подвигался в чаше.
Наконец, дойдя до места настолько отдаленного от дома, что его невозможно было увидеть, он с величайшим вниманием осмотрел все вокруг, но успокоившись тишиной и полнейшим уединением, в котором он очутился, он снял свою шляпу, обтер своим платком лицо; подышав немного, он два или три раза глухо произнес: «Гм», потом наклонился и удивительно непохоже крикнул пронзительным и диким голосом водяного кобчика. Подобный же крик отвечал ему тотчас. Легкий шум раздался среди листьев, и ветви кустарника тихонько раздвинулись; сначала показалась голова, потом плечи и наконец все тело индейца, который одним прыжком очутился около толстого управляющего.
– Эх! Мой друг, – сказал Малягрида, – вы скоро ответили на сигнал.
– С самого утра я лежал в высоких травах, – лаконически ответил дикарь, в котором легко можно было узнать техюэля по орлиному перу, которое он носил на своей военной туфе.
– Я не мог прийти раньше, – возразил мажордом, – никто не спал в доме, я ожидал, пока они не заснут.
– Оах! Мой брат благоразумен.
– Благоразумие есть мать безопасности, как говорят; но прежде всего, скажите мне, почему Овициата не явился сам на указанное им место?
– Овициата вождь, его избрали в великие токи техюэлей, с тех пор как отец его Ононтхио отправился на охоту в луга блаженных Эскеннане (индейский рай) с Мишабу (Богом) и праведными воинами.
– Я догадываюсь о том, что вы хотите сказать, но...
– Я брат его! Шунка-Эти (Скачущий Олень), – сказал индеец с гордостью, бесцеремонно перебивая Малягрида, – и чего не может сделать вождь, то сделаю я вместо него.
