Первыми звуками, которые услышал Шарик, был скулеж его братьев и сестер, но потом снаружи, из неведомого, стали доноситься, чем дальше, тем чаще, разные голоса, высокие и низкие, визгливые и хриплые, ласковые и сердитые. Шарик не мог понять, кому принадлежат эти голоса, но по тому, как напряженно замирала мать, чувствовал, что ничего хорошего от этих голосов ждать не приходится. Они очень боялись этих неизвестных голосов и, когда мать уходила в поисках еды, укладывались на пальто, прижавшись друг к другу, и старались не двигаться и не шуметь до самого ее возвращения.
Как-то раз, когда они уже подросли и могли даже чуть подпрыгивать, гоняясь друг за другом по огромному пространству подполья, извне донесся приближающийся звук разговора.
– Да здесь она обитает, точно говорю, – убежденно говорил один, заискивающе, – ощенилась, наверно. Вот и полчаса назад, не боле, кудай-то скользнула.
– Ты, думаю, понимаешь, что приблудные собаки мне здесь совершенно ни к чему. У меня дети маленькие, еще испугает или, не дай Бог, искусает, – отвечал второй, веско.
– Это мы враз спроворим. Щас соседа кликну, оформим все лучшим манером.
Вскорости у лаза началось шебуршенье, какие-то странные лапы без пальцев и когтей оторвали доски, расширяя проход, и в образовавшейся дыре показалось голова, равномерно, за исключением глазниц, узкого лба и носа, покрытая редкими короткими волосами.
– Ну и вонища! – радостно воскликнула голова, раздвинув рот в хищном оскале желтых зубов. – Чую, тута они. Давай мешок, – крикнул он кому-то за своей спиной.
Все щенки по привычке сгрудились на старом пальто, дрожа и тоненько поскуливая. Лишь Шарик забился в промежуток между фундаментом печи и одной из труб и затаился.
Вскоре огромное существо со странным, не как у собаки, положением лап протиснулось к центру подполья и, наткнувшись на кучу щенков, стало радостно запихивать их по одному в мешок рукой, одетой в брезентовую голицу. Щенки даже не пытались убежать и покорно ждали своей очереди.
– Ты смотри, целых семь, – сообщил мужичок кому-то на улице, – щас еще пошарю.
Но он просто застыл на минуту, вслушиваясь в темноту подполья, затем удовлетворенно хмыкнул: «Все, голубчики,» – и стал пятиться к выходу.
– Во какие, – хвастал на улице мужичок, – маленькие-маленькие, а зубы уже прорезались, они у них вострые, рукавицу бы не нацепил – враз покусали. Хозяин, пару дощечек бы, дыру заделать. Вот и ладушки, – приговаривал он, прилаживая оторванные доски, – сейчас еще забор весь прошерстим на предмет дырок и – все, никаких забот знать не будете. На бутылочку бы, хозяин.
