Дед улыбнулся, как ребенок, уворачиваясь от солнечного зайчика. Каждое такое утро, начинавшееся с яркого солнечного лучика, добавляло Деду настроения и сил. Он с каким-то смущением вспоминал жалостливый призыв к внучке: «Надо же так растечься!» – и старался мелкими знаками внимания и заботы загладить свою кажущуюся вину. Вот и сегодня он тихо встал, запустил дизель автономной электростанции, растопил голландку, остывшую за ночь, вскипятил на электрической плите чайник, сварил овсянку и два яйца и только после этого пошел будить Марию.
После легкого завтрака они по сложившейся традиции отправились на лыжную прогулку, которая с каждым днем становилась все длиннее – по дедовским силам. Было не очень холодно и снег мерно скрипел под лыжами, легкий ветерок сдувал маленькие снежинки с елей и они искрились на солнце, медленно опадая на землю.
– Ну-ка, внуча, посмотри, что это там впереди, на тропе.
– Ой, дед, давай сюда, – закричала Мария, склонившись над попавшим в капкан Волком, чуть припорошенным снегом и провалившимся в ласковое забытье окоченения. Мария скинула варежки, потрогала нос Волка, приподняла веки, радостно воскликнула: «Живой!»
– Ну что делают, сволочи, – Дед недовольно качал головой, рассматривая капкан, – говорил я тебе, что какие-то чужие в наших краях объявились, шваль городская, а ты не верила. Давай, подсоби.
Дед вытащил из-за спины из-за пояса небольшой топорик, без которого никогда не ходил в лес – всякое в жизни бывает! – вставил между полукружьями капкана, с усилием разжал.
– Перехвати. Дожимай до земли, сейчас легче пойдет. Да осторожнее, руку не наколи.
Они освободили лапу Волка, тот от боли из-за смещения на мгновение пришел в себя, приоткрыл глаза, увидел склонившееся над ним обеспокоенное лицо Марии, напомнившее ему что-то очень далекое и полузабытое, но хорошее, и, успокоенный, опять провалился в пропасть.
– Здоров, бродяга, – ласково сказал Дед, – как же нам тебя до хаты-то дотащить? Давай, Мария, так. Беги домой, прихвати санки, ну ты знаешь, в сарае, и дуй обратно. А я здесь посторожу. Веревки не забудь, – крикнул он уже вслед удаляющейся девушке.
– Вот ведь зверюга, – говорил Дед двумя часами позже, сидя на лавке в доме и тяжело отдуваясь, – в самой силе, лет шесть-семь, наверно. В былые времена сказал бы, что волк, а сейчас не знаю, что и думать, – продолжал он, наблюдая, как Мария, пристроив Волка на толстом стеганном коврике у голландки, осторожно прощупывает его поврежденную лапу. – Ну что там? – не выдержал он.
