— Вижу, тебя все это угнетает, — проронил святой отец. Лайм, не сводя с него сурового взгляда, нахмурился. — Я говорю об ожидании, разумеется, — поспешил добавить Иво, прекрасно понимая, что объяснения не нужны.
Он сказал чистую правду, но в его голосе прозвучала такая откровенная насмешка, что в душе Лайма всколыхнулась волна гнева. Впрочем, в этом не было ничего странного: дядя и племянник с давних пор питали друг к другу неприязнь. Иво возненавидел своего незаконнорожденного племянника с самого рождения. Священник признавал только Мейнарда.
— Что вы хотите? — спросил Лайм.
— Я пришел от Мейнарда.
Некоторое время Лайм хранил молчание, ожидая продолжения, но, так и не дождавшись, уточнил:
— Он умер?
Глаза Иво загорелись странным, загадочным огнем. Казалось, он знал некую тайну, способную полностью изменить жизнь племянника.
— Ты должен быть терпелив, сын мой. Это скоро произойдет. Всему свое время.
Подозрительность сменилась гневом.
— Тогда зачем же вы пришли? — едва сдерживая ярость, поинтересовался Лайм.
Иво неторопливо скрестил руки на груди.
— Барон отказался от исповеди и последнего причастия. Сначала он хочет поговорить с тобой. Мейнард просил тебя прийти немедленно.
Так как совсем недавно младший брат запретил допускать его в свою комнату, Лайм насторожился. Что еще он может сказать? Чем хочет поделиться? Судя по довольному и важному виду Иво, Мейнард приготовил для брата неприятный сюрприз.
— Хорошо, я готов следовать за вами.
Удовлетворенно кивнув головой, Иво приподнял подол сутаны и начал спускаться по лестнице.
Лайм, не двигаясь с места, провожал его взглядом и, только когда лестница опустела, пошел вслед за святым отцом. Молясь о скорейшем завершении этого неприятного дела, он быстро, перескакивая через ступеньки, сбежал вниз, миновал коридор и переступил порог спальни, в которой находился умирающий.
В следующее мгновение незаконнорожденный сын Монтгомери Фока поймал на себе взгляд Мейнарда.
— Лайм, — тихо, почти шепотом, произнес брат, — подойди ко мне.
Шагнув вперед, Лайм заметил сгорбленную фигуру женщины, сидевшей у постели умирающего. Искривленными уродливыми пальцами прижимая скомканный платок к глазам, она тихо плакала. Эмма находилась рядом с Мейнардом всю его жизнь. Сначала она была кормилицей, затем нянькой. Эта женщина знала Мейнарда лучше Анны, его матери, и несомненно любила его больше, чем мать. Однако, несмотря на безграничную преданность младшему сыну, Эмма с добротой относилась и к старшему.
