– Я!
Джон проверил заряд и прицелился. Капитан Ливингстон нахмурился и отошел от него.
– О, Джон, попытайся не изувечить никого на этот раз. Я бы не хотел, чтобы ты случайно начал войну, убив кого-нибудь.
– Не волнуйтесь, – сержант Хичкок дружески хлопнул Джона по спине. – Мы же тренировались, да, Джон? У него все получится.
Джон резко кивнул.
– Нет проблем, сэр.
Три бутылки, которые он должен был сбить, были аккуратно выставлены в ряд на невысокой каменной изгороди в дальнем конце выгона. Это составляло примерно семьдесят пять ярдов – почти предел для прицельной стрельбы из мушкета. Справа от Джона были каменные конюшни, слева – лес. Джон обернулся, замечая, кто где стоит. Ему тоже не хотелось подстрелить кого-нибудь случайно. Люди стояли двумя группами: одна маленькая, аккуратная, одетая в красные мундиры – группа его соотечественников, и другая – побольше – веселая разношерстная толпа колонистов, женщин и детей, вперемежку с ополченцами.
Бесс, конечно, еще была здесь в своем зеленом платье. Он чуть не проглотил язык, когда впервые увидел ее в нем. Она выглядела настолько красивой, что просто удивительно, почему вокруг нее не толпились все неженатые мужчины. Когда она заметила, что он смотрит на нее, она так улыбнулась – сама гордость, и ободрение. Такая улыбка могла заставить мужчину свернуть горы. Он был готов ради нее на все; а вместо этого она снова увидит идиота, как тогда в грязи с этой свиньей. Интересно, смеялась ли она над ним, вместе со всеми? Почему-то он был уверен, что нет. Если он все еще Джонотан Шайлер Лейтон, он мог бы попытаться произвести на нее впечатление. Он умеет находить слова, в которых больше одного слога и он мог ходить, не цепляясь за все, что попадется на пути. Но сейчас он был лейтенантом Джоном, а значит – идиотом. Он сжал зубы, и его челюсть заболела от усилия, с которым он удерживал на лице свою идиотскую улыбку. Он быстро отвернулся, не в силах больше смотреть на Бэнни.
– Сержант? Что мне делать?
– Просто попробуй попасть в бутылки. Точно так, как мы тренировались, Джон, – ободряюще сказал Хичкок. – Начни с левой.
Джон через силу изобразил на лице тупое замешательство:
– Какая из них?
– Та, коричневая, сынок. Вон там, видишь?
– Да.
Он поднял мушкет и прицелился в коричневую бутылку. И внезапно почувствовал злость. Злость за то, что ему так редко приходилось демонстрировать свое мастерство в чем-нибудь, кроме игры в идиота. Злость за то, что не мог подойти к женщине и заговорить с ней, не боясь, что это его выдаст. Злость за то, что не может позволить себе разнести эту чертову бутылку вдребезги.
