– Друзья, все, что вы говорите, было, но не так, как вы говорите. Знайте, Альбин ни в чем не виноват. Все, что он сделал, – он делал по моему совету.
– Как? – вскричало несколько голосов. – По твоему совету? И ты осмеливаешься признаться в этом?
– Выслушайте меня сначала, друзья мои. Вы знаете, что Альбин был обвинен из-за измены своего раба, который выдал тирану нашу тайную переписку с Византией. Горячность Боэция и Симмаха была очень благородна, но безумна; я их предупреждал; они не приняли моего совета, а когда раскаялись, было уже поздно. Их поступок показал тирану, что Альбин – не один, что все благородные в Риме с ним заодно. Притом их рвение оказалось излишним: десница Господня неожиданно покарала изменника-раба, не дав ему больше возможности вредить нам. Не думаете ли вы, что Альбин в состоянии был бы молчать под пыткой, под угрозой смерти, молчать – когда указание соучастников заговора могло бы спасти его? Нет, вы не думаете этого; не думал этого и сам он. Вот почему надо было во что бы то ни стало не допустить пытки, выиграть время. И это удалось благодаря его клятве. Конечно, тем временем пролилась кровь Боэция и Симмаха; но спасти их было уже невозможно, а в их молчании даже под пыткой мы были уверены. Из тюрьмы же Альбин был освобожден чудом, как святой Павел в Филиппах. Он бежал в Афины, а тиран удовольствовался только тем, что запретил ему возвращаться в город. Но триединый Господь дал ему убежище здесь, в Риме, в своем святом храме, пока для него не наступит час свободы. И в уединении этого святого убежища Господь чудесным образом тронул сердце этого человека, и вот он, не страшась более смертельной опасности, снова вступает в наш союз и предлагает все свои неизмеримые богатства на нужды церкви и отечества. Знайте, он передал все состояние церкви святой Марии для целей союза. Решайте же: принять Альбина с его миллионами или отвергнуть?
С минуту все молчали. Наконец Лициний вскричал:
– Священник! Ты умен, как… как священник. Но мне не нравится такой ум.
– Сильверий, – сказал затем юрист Сцевола, – тебе, конечно, хочется получить миллионы, это понятно. Но я был другом Боэцию, и мне не годится называть товарищем этого труса, из-за которого тот погиб. Я не могу простить ему. Долой его!
– Долой! – раздалось во всех концах комнаты.
Альбин побледнел, даже Сильверий задрожал при этом всеобщем негодовании. «Цетег!» – прошептал он, как бы прося о помощи. Тогда выступил вперед мужчина, который до сих пор молчал, лишь снисходительно поглядывая на всех.
