Потом: — Я с удовольствием куплю у вас рукопись, если пожелаете.
Крозетти посмотрел на Кэролайн, та ответила ему ничего не выражающим взглядом. Он сглотнул и спросил:
— Сколько?
— О, за рукопись начала семнадцатого столетия такого качества, думаю… м-м-м… тридцать пять подходящая цена.
— Долларов? Снисходительная улыбка.
— Сотен, разумеется. Тридцать пять сотен. Могу выписать чек прямо сейчас.
Крозетти почувствовал спазмы в животе, на лбу выступил пот. Что-то тут не так. Непонятно, каким образом, но он понял это. Отец всегда толковал об инстинкте, а сам Крозетти называл такое чувство внутренним голосом. Сейчас внутренний голос заставил его сказать:
— Ну… спасибо… но мне хотелось бы выслушать еще чье-то мнение. В смысле, расшифровку текста. И… м-м-м… не обижайтесь, доктор Булстроуд, но я не исключаю возможность того, что…
Он сделал неопределенный жест, не желая облекать свою мысль в слова. Поскольку он стоял, ему ничего не стоило сгрести бумаги со стола Булстроуда и начать убирать их обратно в бумажную обертку.
— Ну, дело ваше, — пожал плечами профессор, — хотя сомневаюсь, что где-то вам дадут больше. — Он посмотрел на Кэролайн и спросил: — Как там наш дорогой Сидни? Надеюсь, уже оправился от шока после пожара.
— Да, с ним все в порядке.
Голос Кэролайн Ролли прозвучал так необычно, что Крозетти перестал возиться с оберткой и посмотрел на нее. Ее лицо побелело как мел. С чего бы это?
— Крозетти, — продолжала она, — не выйдете со мной на минутку? Вы нас извините, профессор?
Булстроуд одарил ее официальной улыбкой и сделал жест в сторону двери.
Поток профессоров и студентов снаружи был, по летнему времени, совсем скудный. Ролли схватила Крозетти за руку и потянула в нишу — первое ее прикосновение после вчерашнего приступа рыданий. Стискивая его руку, она страстно заговорила хриплым и напряженным голосом:
— Послушайте! Вы должны продать ему эти проклятые бумаги.
— С какой стати? Ясно же, что он втирает нам очки.
— Ничего подобного, Крозетти. Он прав. Там нет упоминаний о Шекспире. Лишь безответственная болтовня умирающего, кающегося в своих грехах.
— Я не верю.
— Почему? Какие у вас доказательства? Принимаете желаемое за действительное, ничтожных три часа посидев над рукописным текстом?
— Может, и так, но я хочу показать его еще кому-нибудь. Тому, кому я доверяю.
Ее глаза наполнились слезами, лицо сморщилось.
— Ох, господи! — воскликнула она. — Боже, дай мне сил! Крозетти, неужели вы не понимаете? Он же
