Спустя примерно год он оказался в штаб-квартире Третьей армии в качестве шифровальщика — хорошая работа для славного еврейского парня: чистая, в помещении, никакой стрельбы в пределах слышимости; кроме того, шел уже сорок пятый год, и для американских сил в Европе начиналась самая увлекательная часть Второй мировой войны. Вермахт, по существу, прекратил сопротивление на Западном фронте, и его легионы послушно дрейфовали в расставленные садки. Совсем скоро американские солдаты обнаружили, что в обмен на американские сигареты они могут получить все, что угодно: антикварные изделия, фамильные драгоценности, девочек, спиртного хоть залейся. И папа мгновенно сообразил, что такой шанс сколотить капитал выпадает раз в жизни.
Он находился в Ульме, и его официальные обязанности — кодирование сообщений — были не слишком обременительны. Настоящая работа разворачивалась на черном рынке: продажа украденного с армейских складов топлива и продовольствия. Организовать дело не составило труда, поскольку к тому времени Германию наводнили оказавшиеся не у дел головорезы. Они сбросили эффектные нацистские регалии, которые носили на протяжении двенадцати лет, и предпочли свободное предпринимательство государственному разбою. Папа помогал им получить денацификационные сертификаты и покрывал мелкие кражи, используя свой бухгалтерский талант. Он не чувствовал угрызений совести, привлекая в свой бизнес бывших гестаповцев. Напротив — я думаю, ему доставляло удовольствие видеть, как они смиренно исполняют приказы еврея. Время от времени он тайно сдавал одного из них властям или, хуже того, активно действовавшим тогда еврейским подпольным мстителям. Это держало остальных в узде.
Официально папа проживал в казарме штаб-квартиры Третьей армии, но большую часть времени он проводил в номере отеля «Кайзерхоф» в Ульме. У отца была одна странность — он всегда являлся в публичные заведения не через главную дверь, а через служебный вход. Думаю, он перенял этот заскок у гангстеров сороковых годов, те всегда так делали. Возможно, они действовали из соображений безопасности или просто могли себе это позволить — кто бы остановил их? Как бы то ни было, зимней ночью сорок шестого года, возвращаясь из ночного клуба в «Кайзерхоф» через кухню, он нашел мою мать среди мальчишек и старух, что рылись в помойных ведрах. Как обычно, он не обращал внимания на них, а они — на него. Только одна вскинула голову от отбросов и сказала:
