Как бы то ни было, взяв вес в три сотни фунтов, я наполнял бутылку водой из фонтанчика в общем отделении, когда заметил двух мужчин, вошедших в гимнастический зал. Они остановились и поговорили с Евгенией — дочерью Аркадия, — и она указала им на меня. Они подошли ко мне, достали свои значки и представились как полицейские детективы Майкл Мюррей и Ларри Фернандес. Полицейские сериалы подготовили нас к допросам, мы видели их несметное количество раз, и, когда это случается в реальной жизни, возникает странное чувство разочарования. Настоящие копы не походили на телевизионных: обычный невысокий нью-йоркский еврей и такой же испанец. Мюррей весил гораздо больше, чем телегерои, а у Фернандеса были уродливые зубы. Я с трудом сохранил невозмутимое выражение лица, когда они спросили, знаю ли я Эндрю Булстроуда; я не мог отделаться от ощущения, что мы разыгрываем эпизод на экране. Мне показалось, что и они испытывают нечто подобное, даже если их учили, как держаться на съемках телешоу «Парни в синем» и «Закон и порядок».
Я ответил, что профессор мой клиент, и они спросили, когда я видел его в последний раз. Я сказал, что первый раз и был последним. Потом они спросили, знаю ли я кого-то, кто мог желать ему вреда. Я ответил «нет» и добавил, что я вообще очень мало его знал, затем спросил, почему они пришли ко мне. Они сказали, что нашли копию договора в его номере, в отеле на верхнем Бродвее, который Колумбийский университет бронирует для профессоров и преподавателей, приезжающих читать лекции. И тут я спросил их: а что, ему действительно причинили вред? Они сообщили, что в воскресенье ночью кто-то пришел к профессору в номер, привязал его к креслу и, по-видимому, замучил до смерти. Они поинтересовались, что я делал в воскресенье ночью, и я рассказал им об Ингрид.
Замучен до смерти. Деталей они не сообщили, а я не стал допытываться. Помню, я был шокирован, но — и это тоже странно — не удивлен. Я не стал рассказывать им об оставшемся у меня свертке — решил, что это не относится к делу. По крайней мере, пока я сам не увижу, что там.
Письмо Брейсгедла (3)
И мы начали, и я обнаружил, что голова у меня годится для этой работы — числа застревали в ней, не то что латынь. Я запомнил, сколько будет дважды два, дважды три и так до шестнадцати на шестнадцать, и он объяснил, как нужно считать, используя только карандаш и бумагу. И еще про деление, как если бы кто-то хотел упаковать 2300 кружек по двенадцати в ящик, и сколько ему понадобится ящиков, и сколько останется в последнем. Кроме того, он дал мне книгу с удивительным названием: «ДРОБИ, или Искусство десятых долей» голландца Симона Стивенса. Тебе, Нэн, это будет трудно понять, но я все равно скажу, что дроби это вроде арифметики, только состоят они из специальных знаков и цифр; посредством чего можно записать всякое число, какое встречается в любых человеческих расчетах, используя лишь целые числа. Когда я доказал, что овладел этим, он позволил мне заглянуть в своего Евклида, переписанного по-английски Биллингслеем, лорд-мэром Лондона. Я проглотил его, как голодный глотает пищу, и почувствовал себя, как когда человек долго был связан, а потом внезапно получил свободу. Кроме того, он научил меня искусству работы с квадрантом и другими философскими приборами, которых, я думаю, никогда не видели на Рыбной улице, научил меня делать планы по меркам, которые мы снимали с квадрантом, а также элементам астрономических исчислений, таким как определение широты по солнцу и звездам. Для меня, который в школе был лентяй лентяем, научиться всему этому было великое дело.
