— Дорогой (это звучало как «да-а-гой»), я не знаю ничего («нит-ше-го»). Я лишь знаю, где все это найти.
В детстве Крозетти и его сестры пытались измыслить вопросы, на которые тетя Фанни не смогла бы найти ответ. Например, сколько бутылок кока-колы продано в Аштабьюле в 1928 году? Но Фанни неизменно побеждала и рассказывала замечательные истории о том, откуда получена нужная информация.
Итак, прозвучали приветствия, вопросы о сестрах и матери, о нем самом (хотя Крозетти не сомневался, что Мэри Пег детальнейшим образом проинформировала приятельницу о его делах) — и к делу. Он вытащил бумаги из тубуса и протянул рулон Фанни. Та отнесла их к широкому рабочему столу и разложила тремя параллельными рядами — копии того, что продано Булстроуду, и уцелевшие оригиналы.
Расправив их, она пробормотала что-то по-польски.
— Альберт, вот эти восемнадцать страниц… оригиналы?
— Да. Они выглядят как зашифрованные письма. Их я Булстроуду не продал.
— И ты скатал их, словно какой-то календарь? Постыдись!
Она ушла и вернулась с чистыми пластиковыми обложками для документов, куда очень осторожно разложила шифрованные страницы.
— Теперь давай-ка посмотрим, что мы имеем.
Она долго изучала копии через большое прямоугольное увеличительное стекло и наконец произнесла:
— Интересно. Знаешь, ведь это три отдельных документа. Вот здесь копии двух разных и еще оригинал.
— Ну да, я и сам понял. Четыре страницы — это, скорее всего, копия какой-то проповеди, меня они не интересуют. А остальное — письма Брейсгедла.
— М-м-м… твоя мать сказала, что ты продал письма Булстроуду.
— Да. Мне очень жаль, Фанни, нужно было сразу идти к тебе.
— Да, нужно было. Твоя дорогая мать считает, что тебя обманули.
— Знаю.
Она похлопала его по руке.
— Ну, давай посмотрим. Покажи мне то место, где, по-твоему, упоминается о Шекспире.
Крозетти так и сделал. Маленькая библиотекарша пристроила настольную лампу на гибкой ножке так, чтобы на бумаги падало как можно больше света, и углубилась в изучение.
— Ну, почерк не слишком скверный, — заметила она. — Мне попадались и похуже. — Она медленно прочла отрывок вслух, словно туповатая третьеклассница, а потом воскликнула: — Господи!
— Черт! — взорвался Крозетти, ударив себя кулаком по бедру с такой силой, что почувствовал острую боль.
— Да уж, — согласилась Добровиц, — тебя прилично обдурили. Сколько он заплатил?
— Тридцать пять сотен.
— Ох, дорогой мой! Какой позор!
— Я мог бы получить гораздо больше, да?
