Великолепное зрелище! Тонкие ремешки стягивают светлую кожу, подчеркивая красоту ее грудей и соблазнительного холмика, а рабский ошейник знаменует символ его владычества над ней.
— Эви!
В комнату проскользнула служанка.
— Застегни.
Эви зашла сзади, и мгновение спустя Дрю услышала почти бесшумный щелчок. Заметила, как застонал Корт. Как дернулось в конвульсиях его тело, прежде чем он совладал с собой.
Дрю подняла руку и коснулась крошечного замочка. Эви отдала ключик хозяину и бесшумно испарилась.
Корт с каждой минутой все больше возбуждался. Даже Дрю видела, что он теряет голову. Его плоть жаждала ее. Стальное копье распрямлялось, удлинялось, набухало, по мере того как Дрю бесстыдно красовалась перед мужем, позволяя рассмотреть себя со всех углов.
Корта особенно восхищали ремешки, перекрещивавшие ее ягодицы и кокетливо исчезавшие в глубокой щелке, чтобы вновь появиться между бедер.
Еще немного, и он потеряет самообладание. Уже потерял… иначе как объяснить огромное пятно, расплывшееся на его брюках?!
— На ошейнике красуется герб Соммервилов, жена, так что все будут знать, чья ты собственность.
— В таком случае возьми меня, все и без того уверены, что я принадлежу тебе.
— Вероятно. Только ты и я знаем, каких героических усилий стоит мне не намять тебе живот, пока ты не усвоишь каждый урок.
— Я уже все усвоила, — запротестовала Дрю. — Даже ношу твой невольничий ошейник. И готова принять тебя.
— Нет. Это я едва не лопаюсь от желания завладеть тобой, но еще рано. Пойдем.
Он поднялся, морщась от боли в паху.
— Сойдем вниз и позавтракаем.
— Я…
— Нет, ты не оденешься. Сядешь за стол в таком виде, — неумолимо продолжал он, открывая дверь.
— Если кто-то увидит меня… — запротестовала она.
— Придется ему сдержать свою похоть, только и всего.
— Но каким образом, если даже ты не в силах этого добиться?
Корт взглянул на свой пульсирующий отросток.
— Чушь. Временное помрачение. Пройдет.
Не прошло. И все то время, что они завтракали, во рту у него пересыхало каждый раз, когда она уст ремляла на него многозначительный взгляд, давая понять, что догадывается о его состоянии. Но и ее соски словно расцветали под его пылающими взорами, а лоно увлажнялось каждый раз при мысли о том, что он может с ней сделать.
Корт, со своей стороны, тоже знал, что с ней творится. Недаром заставил ее сидеть с расставленными ногами. И сознание собственной наготы, его безумного вожделения, ощущение несвободы, трение кожаных ремешков, жадный блеск глаз Корта кружили голову, заставляя терять рассудок.
