Она подавила панику, бушевавшую внутри, и почувствовала, что и ее охватывает ярость.
— В прошлом меня уже не удивляла никакая мужская откровенность перед лицом женских несчастий.
В приливе невиданного ею прежде гнева он вскочил на ноги и воскликнул:
— Я — Хью де Флоризон! Я — живое воплощение рыцарства!
— Ну конечно, так оно и есть. — Ей доставило громадное удовольствие произнести каждое слово с издевкой. Но, сообразив, что резкие движения ему, безусловно, вредны, она тут же бросилась к нему и обхватила его руками. — Теперь ложись, пока не начал истекать кровью.
— Ты сомневаешься во мне?!
У него уже задрожали колени, и, боясь, что он упадет прямо сейчас, Эдлин поспешно ответила:
— Нет-нет, я нисколько не сомневаюсь. Ты человек чести, Хью. А сейчас позволь, я помогу тебе лечь.
— Я предложил тебе руку со всей серьезностью и ответственностью, с верой в справедливость своего поступка, — он-таки рухнул на пол, увлекая ее за собой, и закончил фразу лежа: — а ты издеваешься надо мной?!
— Это моя ошибка! Дело в том, что мне уже не раз приходилось сталкиваться с мужчинами, которые жили по закону рыцарства, — она аккуратно подоткнула под его голову ненавистную подушку, — но это удавалось им лишь в течение довольно короткого времени.
Эдлин должна была, безусловно, признать простую истину — он не прожил бы так долго и, уж конечно, не преуспел бы в жизни, если бы не использовал любые возможности, когда они подворачивались.
Проникновенно, чувственным голосом он вдруг прошептал ее имя:
— Эдлин…
Она посмотрела ему в лицо и, поймав выражение глаз, поняла, что ей угрожает несомненная опасность. Надо сознаться хотя бы себе, что она сама преподнесла ему эту ситуацию, как лучшее блюдо на пиру. А уж он воспользовался ею в полной мере.
Надо ли ей бросить все и убежать? Или по-прежнему выхаживать его? Ей пришлось приложить столько усилий, чтобы сделать его падение на пол как можно более мягким, что самоуверенное выражение на его лице вывело ее из душевного равновесия. Она выпустила его худощавое тело из рук, предоставив ему возможность устраиваться самому, как сможет. Этот ее жест, вполне символичный, вовсе не причинил ему вреда, но послужил предупреждением, что она ему легко не достанется.
Она попыталась отпрянуть назад, но не успела. Он уже обхватил ее руками и, умело использовав ее неустойчивое положение, резко дернул ее на себя. Она всем телом упала на его грудь, от чего он издал стон.
— Так тебе и надо, — сердито сказала она, опершись на локти и стараясь подняться. — Мне этого не хочется.
