И не удивительно, что по окончании этой трапезы, приправленной такими разнообразными развлечениями, наш друг начал клевать носом и почувствовал глубокое доверие к людям, которые так хорошо накормили его и развлекли, забыл и о том, что направляется в Дрезден, и о семинарии, и о докторе Пеккерте. Убаюканный новой песенкой Розы, он соскользнул под стол и мирно уснул.
Он проспал всю ночь и весь последующий день. Комедианты свернули свой лагерь, положили молодого парня в повозку с багажом и направились в Радебель, что за несколько миль от Дрездена, где собирались дать представление в итальянском стиле. Когда Бальтазар проснулся, уже вечерело, и он не сразу сообразил, где находится. Может быть, это сон или видение? Перед ним, на подмостках, бегали и яростно жестикулировали какие-то люди, выкрикивая громкие и пышные фразы, а толпа человек в тридцать смотрела на все это, разинув рты.
И только тогда, когда подошла Роза, к нему вернулась память.
– О! – запинаясь, пролепетал он. – Да ведь я опаздываю… Мне надо в Дрезден, там меня ждут. А где мой осел, скажите, пожалуйста?
Девушка его успокоила. Дрезден за два часа езды, осел мирно пасется вместе с лошадьми. Завтра утром он сможет отправиться в путь, отдохнувший, да и денег они ему немного дадут. Всю сегодняшнюю выручку отдадут ему.
– Ну что вы! – запротестовал он. – Да не надо мне этих денег! Вы слишком добры ко мне, к человеку, который вряд ли когда-нибудь сможет вернуть этот долг.
– Ты очень рассердишь Паппагалло, если откажешься, – произнесла Роза. – Его ведь называют также Благородное Сердце. Однако ты не беспокойся, настанет день, когда мы встретимся опять, и кто знает? Возможно, тогда ты сможешь нас выручить.
– Я вам это обещаю! – торжественно произнес Бальтазар.
И с большим интересом стал смотреть театральное представление, которое давали у него на глазах.
В девять вечера лампионы погасли.
– Ну как? – спросил человек в зеленом камзоле, подходя к нашему другу. – Тебе нравится? Разве комедия чем-то уступает богословию?
– Увы, – пробормотал Бальтазар, – я не умею так хорошо говорить, как вы. У меня как бы гиря на языке…
– Демосфен, великий оратор древности, – с чувством произнес Паппагалло, – в молодости страдал от врожденного заикания. Он набирал полный рот маленьких камешков, шел к морю и, обращаясь к волнам, произносил речи.
– А почему он обращался к волнам? – спросил Бальтазар.
– Чтобы перекрыть их рокот своим голосом, который долетал бы до горизонта, – ответил актер.
