Наконец она раскрыла рояль, но с игрой не ладилось.
– Нет, от музыки я и вовсе затоскую, лучше почитать.
Она поискала книгу. Первая попавшаяся ей под руку книга оказалась толстым красным справочником-путеводителем старого издания, возможно той поры, когда Инштеттен был еще лейтенантом.
– Да, вот это и почитаю, нет ничего успокоительнее таких книг. Неприятны только карты, их я не выношу, но от этой напасти я уберегусь как-нибудь.
Она открыла наудачу: страница 153. Рядом тикали часы, а за дверью возился Ролло. Каждый вечер, когда сгущались сумерки, он покидал свой пост у сарая и растягивался на большой плетеной циновке, у дверей спальни. Сознание его присутствия смягчило чувство одиночества. Эффи успокоилась и принялась за чтение. На раскрытой странице речь шла об Эрмитаже – известном увеселительном маркграфском замке недалеко от Бай-рейта. Это увлекло ее: Байрейт, Рихард Вагнер[37]... Она прочитала: «Среди картин Эрмитажа мы отметим еще одну, которая интересна не столько своей красотой, сколько древностью, и, кроме того, изображенной на ней личностью. Это – потемневший женский портрет, небольшая головка с суровыми, немного зловещими чертами лица и обрамленная жабо. Одни думают, что это – старая маркграфиня конца XV века, другие придерживаются мнения, что это – графиня фон Орламюнде; но обе стороны сходятся на том, что это изображение той женщины, которая известна в хронике Гогенцоллернов под именем «белой дамы».
«Удачно же я выбрала! – подумала Эффи, отодвигая книгу в сторону. – Хочу успокоиться, и первое, о чем читаю, история о «белой даме», которой боялась с тех самых пор, как научилась думать. Но если уж мне все равно страшно, дочитаю до конца».
Она снова раскрыла книгу и стала читать дальше: «...этот же старый портрет, оригинал которого играет такую роль в истории семьи Гогенцоллернов, вошел и в историю замка Эрмитаж. Отметим, что он скрывает потайную дверь, за которой вьется лестница из подвального этажа. Говорят, будто, когда здесь ночевал Наполеон, «белая дама» вышла из рамы и подошла к его кровати. Император в ужасе вскочил, позвал своего адъютанта и до конца своих дней с гневом говорил об этом «maudit ch teau» (Проклятом замке (франц.)).
«Нечего и думать, чтобы успокоиться чтением, – размышляла Эффи. – Если я буду читать дальше, то доберусь, пожалуй, и до погреба, где черт оседлал бочку с вином. В Германии много подобных мест, и в справочнике-путеводителе все это собрано воедино. Закрою-ка я глаза и попытаюсь представить себе вечер накануне нашей свадьбы, близнецов, утопавших в слезах, и кузена Бриста. Когда все выглядели такими расстроенными, он с удивительным апломбом утверждал, что другому эти слезы открывают рай. Он всегда был так очарователен и так весел. И вот я здесь! Ах, не гожусь я быть «важной дамой». Мама была бы здесь больше у места, она задавала бы тон, как и подобает жене ландрата. А Сидония Гразенабб преклонялась бы перед ней и не очень беспокоилась, во что она верит и во что не верит. – А я – я ребенок, и останусь им навсегда. Я как-то слышала, что это счастье, но не уверена, так ли это. Всегда надо подходить для роли, которую определяет судьба».
