– Хорошо, тогда ничего японского и никакой лампы. Но я откроюсь тебе: мне кажется, что в красном полумраке все выглядит так поэтично и красиво.
Госпожа фон Брист была тронута. Она встала и поцеловала Эффи.
– Ты ребенок! Прекрасный и поэтичный ребенок. Все это лишь мечты. В жизни бывает иначе, и подчас лучше, когда вместо света и полумрака совсем темно.
Эффи думала возразить, но тут пришел Вильке и принес письма. Одно было из Кессина от Инштеттена.
– Это от Геерта, – сказала Эффи и, отложив письмо в сторону, спокойно продолжала: – Но ты разрешишь мне поставить в комнате рояль, наискосок. Это мне больше нравится, чем камин, который обещал Геерт. И на рояль я поставлю твой портрет; совсем без тебя я не смогу жить. Ах, как я буду о вас тосковать, быть может уже в дороге, а в Кессине – так обязательно. Говорят, там нет даже гарнизона, даже штабного врача, но счастье, что Кессин хотя бы курорт. Кузен Брист... я недаром вспомнила о нем... его мать и сестра всегда выезжают в Варнемюнде, – так я не понимаю, почему бы ему не командировать однажды своих милых родственников в Кессин. Командировка – это звучит совсем как в генеральном штабе, а он, кажется, именно туда и метит. А потом он приедет сам и поживет у нас. Впрочем, кто-то недавно рассказывал, что у кессинцев есть довольно большой пароход, который два раза в неделю ходит в Швецию и обратно. И потом на палубе устраивают бал (у них, понятно, есть и музыка), а он танцует очень хорошо...
– Кто?
– Ну, Дагоберт.
– Я думала, ты говоришь об Инштеттене. Однако уже пора бы узнать, что он пишет... У тебя ведь письмо в кармане.
– Верно. Я чуть не забыла о нем.
И она, открыв письмо, быстро пробежала его глазами.
– Ну, Эффи, ты молчишь? Ты не сияешь, не смеешься. А он пишет всегда так весело и интересно, совсем не в отеческой манере.
– Это бы я сейчас же запретила. У него свой возраст, а у меня – моя юность. Я бы погрозила ему пальцем и сказала: «Геерт, подумай-ка, что лучше?»
? – И тогда бы он тебе ответил: «То, что у тебя, Эффи, чудеснее всего». Ведь он не только мужчина изящной внешности, но к тому же справедлив, разумен и прекрасно понимает, что такое юность. Он всегда помнит об этом и равняется на молодость. Если он и в супружестве останется таким, вы будете идеальной парой.
– Да, и я так думаю. Но, знаешь, мама, – мне просто стыдно сказать – я совсем не за то, что называется идеальным браком.
– Это на тебя похоже. А скажи мне, за что ты?
