"Это мы учтем… – подумал я, усаживаясь в такси, которое вызвал мне Чабря. – Кто знает, как обернутся мои дела. Может, когда-нибудь придется навестить Чабрю еще раз, но в его отсутствие, чтобы как следует покопаться в его картотеке…" Я очень сомневался, что Чабря дал мне всю информацию по Зяме. Он ошибался, когда говорил, что я плохо его знаю. Чабря всегда оставлял самое ценное для себя.
Я заметил его случайно – когда вошел в холл гостиницы. (Впрочем, вся наша жизнь это один большой Случай). Он сидел в кресле и делал вид, что читает какой-то журнал.
Возможно, я и не обратил бы на него никакого внимания, но вместо того, чтобы проследовать к лестнице и подняться на свой этаж, в задумчивости остановился и некоторое время созерцал вход в гостиничный ресторан.
Дело в том, что я вернулся в "Юбилейную" около восьми вечера, а это было по моим меркам слишком рано для отбоя. Подумав, что мне придется еще часа три торчать у телевизора и смотреть блевотину под названием ток-шоу, я заколебался – идти или не идти в номер? – и обратил свой взор на ярко освещенный зал ресторана, откуда слышалась приятная "живая" музыка в исполнении ансамбля.
Вот тут-то все и случилось.
Я поймал его нечаянный взгляд. Видимо, он не был хорошо обучен своему ремеслу, а может, ему не вбили в башку, что никогда нельзя смотреть на объект наблюдения прямым взглядом, даже поверх журнала. Чужие недобрые глаза человек чует кожей, интуитивно.
Взгляд был как ушат ледяной воды, вылитый на голову. Конечно, в спецназе меня не тренировали выявлять топтунов – ведь я не был офицером и не оканчивал военное училище соответствующего профиля – но мне столько довелось написать детективов на эту тему, что я поневоле начал достаточно хорошо разбираться в таких вопросах.
Это был сотрудник службы наружного наблюдения или топтун, как таких людей называют профессионалы.
Но кто его приставил ко мне – правоохранительные органы или какая-нибудь мафиозная структура?
Нет, даже это не вопрос. Главное заключалось в другом – зачем? На кой ляд кому-то понадобилось наблюдать за человеком, являющимся представителем одной из самых мирных и безобидных профессий? (Впрочем, о том, что я писатель, могли и не знать).
Завещание. Все дело в нем. Иного объяснения столь пристального внимания к своей персоне я не находил.
Но как они смогли так быстро выйти на меня? Неужели Галюня все-таки проболталась Зинке? А та рассказала новость о моем приезде еще кому-то, весьма заинтересованному в прояснении ситуации с завещанием?
