- Я вам дам - оставить! - прикрикнул дядя Сеня, вновь обретая командирские интонации. - Живо место расчищайте!
Тело девушки завернули в тот же плащ, стряхнув с него разлитую кровь, и стали поднимать обратно в кузов. Лишенное жизни, оно сразу отяжелело, сделалось неуклюжим и неудобным, и с ним долго возились, пока не ухитрились перетащить его через задний борт в переполненный и без того фургон. Приятель шофера, тот, которого звали Михалычем, спрыгнул с борта.
- Дай хоть умоюсь, - сказал он и, загребая свежий снег, стал тереть им лицо и руки.
Я вышел из оцепенения - мне почему-то казалось, что я знал убитую девушку всю жизнь, и когда она умерла, во мне тоже оборвались какие-то нити, приводившие тело в движение, - и предложил:
- Давайте я в кузов сяду. А в кабину пусть кто-нибудь из женщин садится.
- Это дело, - одобрил дядя Сеня. - Пойду Андрюху выгоню, пусть тоже культурности поучится. Только никого из тех свихнувшихся! Они мне рулить не дадут!
- Я, я! - засуетилась молодая женщина с узким лицом, обрамленным растрепанными светлыми кудрями. - У меня Илюшенька слабый, ему тепло нужно! - и не дожидаясь разрешения, полезла из кузова прямо по головам, только отпихиваясь от тех, кто огрызался и пытался схватить её за пальто.
- Живее! Дорогу! - торопил майор. Дядя Сеня убежал в кабину. Мотор заревел, и грузовик начал сдавать задним ходом по глубокому снегу.
- Хорош! - завопил Михалыч и замахал рукой, когда "ГАЗ" полностью съехал на целину, освободив проезд. Военная колонна потянулась мимо. За бронетранспортером следовали три мощных "урала".
- Надо бы придержать их, - озабоченно бормотал Михалыч. - А то застрянем тут, че тогда делать?
Но он волновался напрасно: полноприводный "ГАЗ" выбрался в колею, углубленную армейскими машинами.
Мы с Андрюхой забрались в темный кузов. Тело девушки лежало вдоль правого борта, к левому жались беженцы. Никак не умолкавшего ребенка пыталась убаюкать какая-то из женщин. Он был чуть ли не с ног до головы измазан кровью и ошметками мяса своей же матери. Впрочем, кровью был залит весь фургон, и все его пассажиры. Две женщины - сумасшедшая и бабушка ребенка - были кое-как связаны; свихнувшаяся что-то бормотала, у другой рот был замотан шарфом. Ее глаза сверкали, и время от времени она судорожно дергалась, пытаясь освободиться.
Когда мы залезали, все как-то уплотнились, но вскоре стало ясно, что долго так ехать невозможно. Я сидел около заднего борта на каком-то ящике; Андрей и Михалыч примостились на самом борту, спинами наружу. Остальным пришлось садиться на колени друг к другу, и мне досталась как раз мать убитой девушки.
