Серый затравленно покосился на меня и как рявкнет в окно:
– Бабушка Софья! Ты не сердись, это не я твою вазочку разбил, это мы с Мурзиком вместе! Он не хотел чистить зубы и убегал, а я его ловил! И мы разбили твою вазочку, вот…
Больше всего мне хотелось дать Сереге по шее: что он городит, при чем тут вазочка? Но скелетесса, на удивление, согласилась поддержать вазочный разговор:
– С Мурзиком? Мальчишка! Ты хоть знаешь, что это была за вазочка?
Серега виновато потупился.
– Эту вазочку подарил мне твой прапрадед, когда мы с ним первый раз пошли… – Скелетесса на секунду задумалась. – А куда, кстати, мы пошли?
Серега осторожно прыснул в кулак, и я тоже. Ну, не помнит бабушка Софья, куда они там с дедушкой пошли, простим старушке склероз за ее почтенный возраст. Но все равно смешно.
– Не важно, куда мы пошли, – сдалась бабушка Софья, – все равно эта ваза – семейная реликвия, которая напоминает твоей прапрабабке о тех светлых днях, когда…
– Что? – хором спросили мы с Серегой.
– Неважно! – рявкнула скелетесса. – Все равно эта вещь не имеет цены!
– А вот имеет, – возразил скелет, тот самый, который подавал Софье розгу. – За две копейки соседский пацан вашему супругу-с ее продал. У бабки стащил и продал. Ему на пряники не хватало-с.
– Пшел прочь! – Бабушка Софья замахнулась на скелета его же розгой и продолжила воспитывать Серегу: – Ты должен был уважать ее как память о своих благородных предках, какой бы скромный вид она ни имела!
– Весьма скромный-с, – поддакнул скелет (ох, сейчас он нарвется!). – Сосед-то у вашего мужа гончар был: горшки-черепеньки, копейка за фунт. А бабушка от безделья с кругом баловалась: хотела собачку вылепить, а получилась вазочка-с. Какие собачки-с на гончарном-то кругу? Они и забросили работу-с. А ихний внук стащил, раскрасил да вашему мужу за две копейки продал-с.
– Степан! – рассвирепела скелетесса. – Немедленно замолчи!
Степан немедленно замолчал, зато заговорил другой скелет, в остатках цилиндра и с тросточкой:
– Охота вам, Софья Алексеевна, из-за чепухи браниться! Вот то, что Сергей не желает овладевать кистью художника, как его благородный прадед, – скелет самодовольно погладил себя по черепу, – действительно не делает ему чести. – Затем он развернулся в сторону окна и крикнул пафосно: – Не прощу!
Серега с несчастным видом поскреб в затылке.
– Ну не умею я кисточку в руках держать, – истерически бормотал он то ли себе самому, то ли мне, – и вообще не прет меня с красками возиться!
