– Здесь речь идет об Ариане, а не о тебе…
– Об Ариане, в самом деле? Не считай меня, пожалуйста, большей идиоткой, чем я есть.
– Вероника, я никогда не считал тебя идиоткой. Положи, пожалуйста, газету, раз ты ее не читаешь.
Снова молчание, очень напряженное. Она так и не повернула головы в его сторону, ни разу. Где-то внизу хлопнула дверь. Вероника комкает страницу газеты, которую она наверняка не читает. Жиль наклоняется, протягивает руку к Веронике, словно хочет коснуться ее плеча или затылка. Резким движением она отстраняется, как-то сжимается.
– Ты не впервые меня критикуешь, – говорит она. – Это становится просто невыносимым. Никак не могу взять в толк, какие у тебя основания относиться к нам с Арианой свысока. Сам-то ты отнюдь не супермен.
– Я никогда не выдавал себя за супермена.
– Да, но ты говоришь и ведешь себя так, словно ты внутренне убежден в своем превосходстве.
– Неверно.
– Ты презираешь своих друзей, особенно тех, кто достиг более блестящего положения, чем ты. Не буду утверждать, что ты им завидуешь, но все же иногда трудно этого не подумать.
– Твои друзья, – отвечает он уже более твердым голосом, – являются вариантами весьма банального современного типа: это новая ипостась все того же претенциозного мещанина, который все время что-то изображает. Кино, да и только… Люди, которые все время играют, наводят на меня смертельную тоску. Тут я ничего не могу поделать. Нет у меня вкуса к стереотипной продукции.
Она выпрямляется и смотрит наконец ему прямо в лицо. Глаза ее мечут молнии.
– По какому праву ты утверждаешь, что они стереотипны? – восклицает она в бешенстве. – Твое высокомерие просто невыносимо. Да кто ты такой, в конце концов, чтобы всех судить? Жалкий полуинтеллигент! Да такого добра, как ты, навалом во всех бистро Латинского квартала, лопатой не разгребешь. В полночь их выметают на улицу вместе с опилками и окурками.
– Не ори, стены тонкие.
– Пусть соседи слушают, если хотят.
– Можно все обсудить спокойно.
– Я ничего не намерена обсуждать, даже спокойно. Я хочу сказать только одно: когда человек так неприспособлен к жизни, как ты, он не может презирать других за успех.
– Вот, успех! Лишь это тебе важно.
– А почему бы и нет? Когда есть выбор между успехом и прозябаньем, почему бы не выбрать успех? Учти, что неудачники тоже стереотипны…
– Для тебя люди, которые не зарабатывают десять тысяч франков в месяц и не обедают каждый вечер в обществе, – ничтожества. Если я так выгляжу в твоих глазах, если я не заслуживаю другой оценки, то тут ничего не попишешь. Нам просто надо расстаться.
