– Конечно, это же естественно.
Вероника мотает головой.
– Совсем не так естественно. Я знаю уйму ребят, которым абсолютно наплевать на своих сестер, их не интересует, с кем они проводят время и кто с ними спит… Ну, Жиль, пожалуйста, не ужасайся таким выражениям, теперь все так говорят. Конечно, твои родители такого не скажут, на то они и родители, но ты-то принадлежишь к другому поколению… Но возвратимся к Жанине; ты с ней безумно строг, все опекаешь ее. Так себя теперь никто не ведет. Возьми, к примеру, хоть Жан-Марка. Ты можешь себе представить, чтобы его заботило, что я делаю, с кем встречаюсь?
– Нет, не могу.
– А ты с Жаниной в самом деле ведешь себя как турок. И то со времен Мустафы Кемаля турки сильно эволюционировали…
Оба тихо смеются. Стены в доме тонкие, и звуки проникают из комнаты в комнату. «Как в нашем пансионе в Венеции, – уже успела отметить Вероника. – За все время нашего свадебного путешествия нам так и не удалось ни разу по-настоящему побыть вдвоем».
– Скажи, Жанина ведь симпатичная, правда?
– Я ее обожаю!
Этот ответ, видимо, не убеждает Жиля.
– Нет, кроме шуток, она тебе нравится?
– Я же сказала, что обожаю ее.
Краткое молчание. Жиль взял жену за руку.
– А как тебе мои родители?
Его голос звучит хрипловато.
– О, они очаровательны, – отвечает она, не задумываясь. – Ты ведь меня уже спрашивал.
– Да. Но мне бы хотелось быть уверенным…
– Они душки! Но, конечно, они…
Вероника замолкает, не кончив фразы.
– Валяй, говори до конца!
– Они из другой эпохи. Я и не подозревала, что еще есть такие люди, как они. Твоя мать явление просто… неправдоподобное. Такая самоотверженность. Свести свою роль только к хозяйству… не спорю, в этом есть даже что-то прекрасное в известном смысле, но все же… Нет, они из другой эпохи.
– Ты их не одобряешь?
– Почему же? Но все-таки со временем это должно действовать угнетающе. Я хочу сказать – их общество.
Снова молчание. На этот раз более длительное. Жиль словно замер.
Она встревожена.
– Ты сердишься?
– Нет, что ты…
Он делает явное усилие.
– Я думаю, ты права…
– Твой отец просто прелесть, – говорит она с жаром. – Какое чувство юмора! Юмор ты от него унаследовал. Он такой славный!..
Она снова закуривает. Когда она творит этот маленький обряд, ее лицо, движения, выражение глаз становятся по-мужски жесткими. В эти минуты она похожа на мальчишку. Точный удар большим пальцем по зажигалке (золоченая вещица, на вид дорогая, и скорее мужская, чем женская), щеки западают, и она скашивает глаза на кончик сигареты, которая вот-вот загорится от вспыхнувшего пламени. Потом резким движением откидывает голову, полураскрытый рот округляется, и губы вытягиваются, как у рыбы, чтобы вместе с дыханием выпустить струю дыма.
