— Ах вот оно что, — проговорила она.
— Что именно?
— Оставь ее в покое, Спархок. Она сейчас где-то еще.
— Сефрения, впереди граница. Так ли уж нам необходимо истратить полдня на разговоры с пограничной стражей?
— Похоже, что другого выхода у нас нет. Дай-ка мне ее.
Он поднял полусонную малышку и устроил ее на руках сестры.
— Может быть, мне и без ее помощи удастся перенести нас через границу. Я уже знаю, как это делается.
— Нет, Спархок. Ты еще не готов к тому, чтобы делать это самостоятельно, и мы решительно не хотим, чтобы ты ставил опыты на свой страх и риск. Придется нам пересекать границу без помощи Афраэли. Кто знает, сколько еще она будет занята.
— Случилось что-нибудь важное? Я имею в виду — может быть, Элане грозит опасность?
— Не знаю, Спархок, и не хочу беспокоить Афраэль только для того, чтобы это выяснить. Даная позаботится о своей матери. Тебе остается только довериться ей.
— Знаешь, все это крайне сложно. Хотел бы я знать, долго ли надо привыкать к мысли, что ее целых три — и все они одна и та же?
Сефрения непонимающе взглянула на него.
— Афраэль, Флейта, Даная — все они одна и та же личность, однако они могут быть в двух и, насколько я знаю, в трех местах одновременно и делать разом два-три разных дела.
— Верно, — согласилась она.
— И тебя это нисколько не беспокоит?
— А тебя беспокоит, что ваш эленийский Бог знает все, что думают все люди в мире — причем одновременно?
— Ну… пожалуй, что нет.
— Так в чем же разница?
— Сефрения, он — Бог.
— Она тоже, Спархок.
— Мне кажется, это не одно и то же.
— Ты ошибаешься. Скажи остальным, что мы будем пересекать границу самостоятельно.
— Они захотят узнать почему.
— Ну так солги им. Бог простит тебя — по крайней мере, один из них.
— Знаешь, когда ты в таком настроении, с тобой совершенно невозможно разговаривать.
— Ну так не разговаривай. Именно сейчас я предпочла бы обойтись без разговоров.
— Что-то не так?
— Я слегка обеспокоилась, когда ты развеял облако и оно начало ругаться по-стирикски.
— Я и сам это заметил. — Спархок скорчил гримасу. — Как это остальные упустили такую важную деталь? Сдается мне, она весьма значительна.
— На каком языке выругаешься ты, если зашибешь палец на ноге?
— По-эленийски, конечно.
— Конечно. Это твой родной язык. Не значит ли это, что родной язык того, кто наслал это облако, — стирикский?
— Об этом я и не подумал. Пожалуй, ты права.
— Это обеспокоило меня — и, по правде говоря, совсем не слегка. Оно наводит на мысли, которых я не желаю принимать всерьез.
