— Ты зачем объявился? — грубо спрашивает Нодельма, хотя знает, что отвечать вопросом на вопрос не очень культурно. Но сейчас ситуация позволяет. Да и ангелы на башне не слышат, как она сердится.
Платон Олегович смущается, краска заливает его сжавшееся от напряжения лицо.
— Я одинокий мужчина… совсем одинокий… После того, как умерла моя жена… А детей у меня нет… Даже собаки. Я устал от одиночества… Твоя мама показала твою фотографию… Ты мне понравилась. Даже больше… Я подумал: может быть, это шанс? Может быть, судьба? Ведь я поехал молиться о продлении своего рода…
(«А маленькие часики смеются: тик-так, ни о чем не жалей и люби просто так…»)
IV
— Знаешь, где я работаю?
— А зачем мне это? — Платон Олегович недоумевает. — Разве это важно? Разве это может играть какую-то роль?
Нодельма молча лезет в карман куртки и достает пластиковый пропуск на тринадцатый этаж. Молча протягивает Платону Олеговичу.
— Та-а-а-ак… Попали, — только и выговаривает он, и лицо его становится еще острее и уже.
Некоторое время они сидят молча.
V
— Ну что, Платоша, как дальше жить будем? — Нодельма хихикает, чуть позже понимая неуместность фамильярности. — То есть я хотела сказать, Платон Олегович, какими будут ценные указания начальства?
— Зачем ты так, Нодельма? — говорит начальство не своим голосом.
— Ты думаешь, мне из-за всего этого ловко? Легко? Ведь теперь я могу лишиться работы… Можно сказать, средств к существованию…
— Прекрати так говорить, — Платон Олегович возмущен, — я не из таких. Я не из этих, — пытается уточнить он, но выходит так себе.
— Угу. — Нодельма кивает, становится немного легче, даже песенка эта неслышимая немного отпускает хватку. Хотя она сейчас совершенно не про работу думает. Сердечные дела всегда важнее. — Да ко мне уже и Лиховид два раза подкатывал. За последнее время… Не слишком ли много усилий, а? — говорит Нодельма.
— Инна, я не понимаю, о чем ты… Этот старый грузин Лиховид… Ты же должна знать, он ни одной юбки не пропускает…
На имя Инна Нодельма морщится, и Платон Олегович видит это. Отныне он будет называть ее только настоящим именем.
— Да я не про это… Пожалуйста, не прикидывайся, Платон… Неожиданно для себя Нодельма соскальзывает в лирический тон. Ангелы на Шуховой башне включают телевизор. 111 манипулирует пультом, переключая невидимые каналы. 222 смотрит телепрограмму во вчерашней газете.
VI
Потом они некоторое время сидят молча, смотрят в лобовое стекло, за которым весна растет, волнуется, кипит, буйство природы и половодье чувств. Ангелы развешивают на опорах башни выстиранное белье. Чем дольше тишина, тем труднее прервать молчание, свести все на шутку. Краем глаза Нодельма рассматривает начальника, взрослый все-таки человек, морщины в уголках глаз, седина, оттопыренные уши, волос, торчащий из правой ноздри. Нет, из левой. Красавцем его не назовешь, однако есть что-то притягательное во взгляде, лукавом и уверенном, медленная мужская сила.
