Виталик несколько высокомерно прервал разговор и неожиданно вышел из домика. Час спустя в фанерном ларьке Оля купила фигурку этого самого «Смотрящего». Это была, конечно, глиняная копия, но сделанная один к одному. Сидящий на земле древний мужичок уставился куда-то высоко-высоко.
Вечером у подножья Шаманки бородатые язычники принялись раскладывать ладные поленницы. Раскладывали четырехугольниками, чтоб огонь бежал по чуркам вверх. Принесли березовый венок и даже срубленную молодую березу с ветками, к которым были привязаны мириады шнурков и полосочек ткани.
Вскоре появились еще люди в домотканых рубахах и портах, а во главе мрачноватая русская сухонькая бабушка в мудреном чепце, расшитом малиновыми и золотыми блестками да бисером, с узнаваемым красным славянским узором с петухами. Она настороженно глядела на разгорающийся огонь, тихо-тихо что-то бубнила себе под нос и мрачно озиралась на пришедших поглазеть зевак.
От едкого дыма глаза старой ведьмы начали слезиться, и она то и дело сонно их закрывала. Потом,
обнажая в улыбке серебристые металлические зубы, поднимала лицо навстречу вышедшей из-за туч луне.
Пылали языки костров, взлетали снопы искр. Все колыхалось в чудесном движении и ярких всполохах. Под треск обугленных поленьев думалось: а может, и вправду ожила здесь языческая стихия, поднялась из огнепоклонных курганов пламенеющим вихрем и вновь покатила дикой лавой с уральских гор к уснувшим навек народам седой, давней Европы.
