Каждое утро Тамара Васильевна подымала свое усохшее тело и, словно воскресшая мумия, вытянув перед собой дрожащие руки, шкандыбала в туалет.
В зеркале ее встречало сморщенное уставшее личико, всклокоченные после сна волосы, сизый нос с фиолетовыми прожилками капилляров – сетчатых, тонких ниток, расплывавшихся в красных мельчайших точках.
Но что ж тут поделаешь, если время ее прошло и осталось только дожить отмеренное до того последнего мига, когда уж хочешь не хочешь, а надо будет…
О красоте она не думала. Утренняя гигиена не доставляла ей удовольствия. А любование перед зеркалом было просто привычкой, простительным обезьяним рефлексом, который не получилось изжить.
Заведенный порядок ежеутренне продолжался делом, не совсем обычным. Но это дело Тамара Васильевна считала своим долгом, служением и данью высшему закону бытия.
Скрупулезно, с видом озабоченной зубной врачихи, бубня себе под нос, она осматривала хлебницу. И обнаружив там зачерствевшую горбушку или кусок недоеденного плесневелого хлебца, совала их в желтоватый, скукоженный целлофановый пакет. К концу месяца он наполнялся и, бывало, даже рвался на швах.
Верящая в дурные приметы, Тамара Васильевна никогда не выбрасывала хлеб в помойное ведро и назойливо твердила снохе, приходившей к ней делать уборку: «Хлеб в ведро бросать нельзя. Нехорошо это. Грех большой! Говорят, если выбросишь – голод будет. Или еще чего. И ты, Зиночка, никогда так не делай».
Вот потому-то в день, когда целлофановый мешок бывал полон, Тамара Васильевна брала эмалированную миску и долго-долго размачивала огрызки батонов, разбадяживая вязкую массу, мяла мамалыгу и только тогда, когда та превращалась в единую желтую жижу, вываливала в унитаз. Теперь она могла успокоить себя тем, что обманула примету и хлебушек ушел из дому не через помойку.
Сноха считала Тамару Васильевну чудной, но и сама была не менее заковыристой породы.
Выйдя замуж за сына Тамары Васильевны, она прожила с ним недолго. Тот пил, дрался, ругался с соседями и в конце концов загремел в тюрьму за попытку кражи «носильных вещей».
Мотивы преступления были всем понятны – Сережка, подвыпив, решил раздобыть денег в соседнем доме. Взял самодельные отмычки и вскрыл дверь первой попавшейся квартиры. На его беду, у «жертв» шел день рождения дочери, народа в доме было немало. Они всей семье повалили Серегу и вызвали милицию.
Связанного и шального, его поместили в «обезьянник», а затем, навесив еще и чужих грехов, отправили в Мордовию.
