— Нет, что вы, — смутился дядюшка, порывисто выдернул из-за пазухи маленькую морковку, нервно откусил кончик, пару раз хрустнул и закончил: — Я лишь думаю о нашей безопасности.
— Да, — вмешался Филипп, на этот раз приняв сторону дядюшки. — Это очевидно. По вашей же логике. Если лиряне бережно относятся к своим детям, то планета надежно защищена.
— Посмотрим, — проговорил я тоном, не терпящим возражений. И Филиппу не осталось ничего другого, как только пожать плечами.
Обсуждая вопрос, как именно мы будем действовать, от идеи вновь прихватить с собой напичканные поронием шлюпки отказались. Дважды этот номер не пройдет, а с чудовищной взрывчаткой на борту мы были слишком уязвимы. Тем более что сейчас в ней не было и особой необходимости, ведь теперь мы обладали огневой мощью захваченного крейсера, а этого вполне достаточно, чтобы разнести в пух и прах любую планету. Пилотов наших «призраков» тут же отрядили к их кораблям избавляться от смертоносных приспособлений. Остальные отправились отдыхать.
С операцией по захвату Блиц-12ХЬ тянуть не следует. «Блиц» — очень подходящее название. Быстрота и внезапность — вот метод, который может принести победу… Но участники прошлой операции были измотаны, и мы решили взять двенадцатичасовой тайм-аут. Только Гойке предстояло отсыпаться в другой раз: сейчас он занялся спешным переводом всей боеспособной части своего табора в захваченный крейсер.
Мне, правда, тоже поспать удалось совсем мало. О чем я ничуть не жалел.
… Эта женщина, эта новая женщина, которая у меня появилась, была совсем не знакома мне не только внешне.
Я шагнул в глубину этих глаз, помешавшись от трепетных бликов, поскользнувшись на солнечных плитах, увеличившись в тысячи раз.
Я упал в теплоту этих рук, коченея в январскую стужу, расхотев возвращаться наружу, потеряв равновесие вдруг…*
Слишком хорошо. Так хорошо, что появилось нелогичное чувство вины перед всем тем, что я помнил о Ляле прежней и что еще недавно надеялся вернуть. Зато она теперешняя не ревновала меня к себе прежней. Ведь она изменилась только в моих глазах, а для себя она осталась собой. Лишь мягкая ее нежность превратилась в неистовую страсть, а жертвенность — в четкое знание собственных желаний. Мне нравилось все это, но было жаль чего-то, чего уже не будет никогда.
Между нами есть тяжесть, полутемная верность.
Ты мне ночью расскажешь словно бритвой порежешь.
Я тебе изменяю лишь с тобою самою.
