— Да уж, — промямлил я, принимая рюмку из его рук.
— Так что, хотя я и считаю себя чистокровным славянином и, кстати, горжусь этим, зовите меня просто дядюшка Сэм. Я к этому привык.
Я подумал, стоит ли сообщать ему, что в советских политических пасквилях времен «холодной войны» «дядюшкой Сэмом» было принято называть Соединенные Штаты Америки, да еще и изображать сей персонаж этаким набитым долларами злобным толстяком с сигарой в зубах и котелком на голове… Но решил воздержаться. Вместо этого обернулся к «розовым»:
— А вас-то как звать?
В том, что они — подчиненные «дядюшки Сэма», и в том, что субординация тут строжайшая, сомнений не возникало. Это было ясно хотя бы уже по тому, как бедолаги притихли и оцепенели. Но распивание спиртного, видно, нарушением дисциплины не считалось: оба «Джедая-телепузика» уже держали в руках по рюмашке. Услышав мой вопрос, они искательно, почти испуганно, посмотрели на начальника. Тот, чуть заметно кивнув головой, заметил:
— Подчиненных у нас принято называть по фамилиям.
— Синицын, — представился кудрявый, слегка поклонившись.
Затем назвался лысый:
— Семецкий. Можно, Сема, — добавил он, крякнул и виновато посмотрел на дядюшку Сэма.
— Так за знакомство! — протянул я рюмку, чтобы чокнуться, но никто из троих не поддержал меня. Я сперва удивился, но потом догадался, что этот обычай людям будущего не известен.
— За знакомство, — повторил я и просто опрокинул рюмку в рот.
И остальные последовали моему примеру. А водка-то оказалась не фонтан. Просто самогон какой-то, а не водка… «Ключница водку делала»… А ведь Грозный в фильме «Иван Васильевич меняет профессию» произнес эту фразу, тоже попав в будущее. Видимо, имеет место процесс ухудшения качества водки от века к веку.
Взяв с овального блюдца что-то мокрое и твердое я сунул это в рот и похрустел. Вкусно. Какой-то овощ или корешок. Какой, не понял. Но вкусно. Вроде как маринованный. Короче, сойдет.
— Ну и что вы со мной собираетесь делать? — спросил я, прожевав.
— С вами? — поднял брови старец с деланым удивлением. — Ошибаетесь, дорогой Роман Михайлович. Это вы с нами будете делать… Все, что только пожелаете. Ведь вы, Роман Михайлович, царь наш батюшка.
Ну вот, приехали… Вообще-то после повторенного несколько раз обращения «государь» к чему-то подобному я был готов. И все-таки слегка охренел.
— Царь? — переспросил я тупо.
— Вот именно, — подтвердил он. — Наш символ, наше национальное знамя. Наш оплот и надежда на возрождение.
