В данный момент Лоуренс рекламировал «Мамзель». После нескольких первых секунд знакомства он затараторил:
— Вы ведь работали на Джона Рэндольфа, не так ли?
— Верно.
Джон Рэндольф был первым среди теле— и радиокомментаторов на общенациональном уровне. Я поработал весьма интересный денек на него в прошлом месяце и получил за это чек на пять сотен — неплохой дневной заработок.
— Хорошо. Вы тот человек, который мне нужен. Вы сейчас достаточно свободны, чтобы взять работу? Для меня и «Мамзель»?
— Что за работа?
— Я совсем один, и меня окружают эти роскошные девочки. Все они выглядят так, словно попали в машину вакуумного шейпинга груди и выбрались из нее почти слишком поздно. И у нас неприятности. «Мамзель» в беде. Все ее красотки в беде. Всех их может ожидать безработица, они могут оказаться на улицах Голливуда и стать жертвами продюсеров, режиссеров и даже актеров.
— Это было бы ужасно. Я выезжаю сейчас же.
— Как скоро вы будете здесь?
— Если на мосту не будет дорожных происшествий, через двадцать минут.
— Ладно.
Мы оба положили трубки. Я был уже внизу и забирался в свой «кадиллак», когда мне пришло в голову, что Лоуренс так ничего и не сказал мне о деле. Я задумался над этим, отъезжая от обочины. Я, кажется, начал понимать, почему Лоуренса называли Сказочным.
До «Мамзель» я доехал даже быстрее, чем за двадцать минут. Салон находился на бульваре Сансет в Голливуде, в нескольких кварталах к югу от «Палладиума», и по размерам напоминал большой танцевальный зал. Приземистое белое здание, вполне современное, с ничем не испорченным фасадом, если не считать дверей из стекла и хрома в правом углу с одним словом «Мамзель», написанным поверх красными буквами высотой в фут как бы летящим женским почерком. Я оставил машину на стоянке сбоку здания, подошел к центральному входу и проник внутрь.
Я оказался в весьма своеобразной приемной. У стены справа стоял бледно-зеленый диван, два стула блестящего «золотого» цвета и маленький золоченый столик. Ковер на полу выцвел и стал из кофейного бледно-молочным. Три остальные стены состояли из сплошных зеркал от пола до потолка. В середине комнаты — белый письменный стол, столь утонченный и ажурный, что походил на закуску для пары термитов. За столом же сидела, взмахивая ресницами, рыжеволосая красотка в ядовито-зеленом платье. Дамочка, по всей видимости, выполняла здесь роль секретарши.
Понадобилось время, чтобы мои глаза привыкли к слабому освещению комнаты, но гораздо больше времени понадобилось бы для того, чтобы мои глаза привыкли к блондинистой красотке. Она была одной из тех девиц, о которых мне говорил Лоуренс; из тех, что застряли в бюстостроительной машине.
