Каждый год заводу предоставлялась земля, иногда в нескольких часах езды от города. И на этот раз землю отрезали довольно далеко — в Озерной. Говорили, что земля неважная, но начальник ОРСа, по приказанию Листопада, раздобыл химические удобрения, так что с этой стороны все обстояло благополучно. Вспахать землю обязалась тамошняя МТС. В начале февраля завод посылал на МТС своих слесарей — ремонтировать тракторы.
Вдруг директор объявил завкому, что большая часть земли в Озерной пойдет в подсобное хозяйство; а рабочим остались самые пустяки.
— Не для чего каждому участок, — сказал Листопад. — Дадите только многосемейным.
Это было неслыханно. Испокон веков рабочие Кружилихи разводили огороды. Каждый стремился иметь на зиму свою картошку. По воскресеньям специальные поезда снаряжались за город; ехали целыми семьями, с лопатами, тяпками, провизией, — старые и малые. На платформах везли посадочный материал: картофель целый и в срезках, с заботливо проращенными ростками, увязанный в мешки, — на каждом мешке метка чернилами или краской: кому принадлежит мешок… Невозможно было так сразу взять и отменить все это.
Уздечкин побежал к Рябухину.
— Самое бы милое дело, — сказал Рябухин, задумчиво почесывая стриженую голову, — если бы ты лично договаривался с Листопадом о таких вещах. Для твоего же престижа было бы лучше.
— С Листопадом договариваться отказываюсь, — горячечно сказал Уздечкин. — Уволь.
— Говоришь не подумав, Федор Иваныч. Как это может быть, чтобы в советских условиях профсоюз отказывался договариваться с хозяйственником? Что тебе Листопад — частный предприниматель? Капиталист?
— Ладно, хватит меня воспитывать, — сказал Уздечкин. — Позвони-ка ему лучше.
Рябухин пожал плечами и позвонил Листопаду. Уговорились встретиться всем троим и потолковать об огородах.
Когда Уздечкин пришел к директору, Рябухин сидел уже там. «Поторопился прийти пораньше, — подумал Уздечкин. — Небось успели столковаться за моей спиной…»
— Этой Марье Веденеевой еще орден нужно дать, — говорил Листопад Рябухину. — Сама, понимаешь, работает на совесть и еще с пацанами возится — это подвиг, как ты хочешь.
— Безусловно, подвиг, — сказал Рябухин.
— Героиня, а? А ей самой — сколько ей? Года двадцать три?
— Больше, — сказал Рябухин. — Лет двадцать шесть, двадцать восемь. Кричит она на них. Я ей говорил.
— Ну, кричит. Кричит — это от темперамента и усердия к работе. Попробуй не кричать на ее месте. Когда они у нее разбегаются из-под рук… Здравствуйте, Федор Иваныч, — сказал Листопад, словно только что увидел Уздечкина. — Садитесь…
