Престон не мог больше все это видеть. Ее непосредственность, шаловливость… Хватит!
Он принялся перечислять ее малейшие промахи. Улыбка на ее лице таяла, а он чувствовал себя так, словно вонзал нож себе в живот. Как делают харакири? Воткнуть в живот вакизачи – традиционный короткий самурайский меч. Провести им поперек, а затем вверх. Выдержать агонию в ожидании почетного конца.
Больнее всего было видеть, как гаснет ее радость, сознавая, что причина ее обиды – он сам. Однако когда-нибудь она скажет ему за это спасибо.
– Вы готовы продолжить урок?
Престон махнул рукой в сторону танцевальной площадки.
Холодным, бесцветным голосом она сказала:
– Я думаю, для одного вечера достаточно. Знаете, рыба, должно быть, была несвежая. Мне что-то нехорошо.
Быстро простившись, она двинулась вверх по лестнице, не дожидаясь, чтобы он ее проводил. Вот она исчезла в глубине салона. Эдит, с презрительной гримасой на лице, последовала за хозяйкой.
Престон было пошел за ней, не сознавая, что делает. Затем остановился. Распустив оркестр, он подошел к перилам и достал сигару из нагрудного кармана. Он не успел ее зажечь. Его вдруг стошнило за борт…
– Дело чести, черт побери…
Он вытер рот носовым платком. Раздался голос Келсо:
– Милорд?
Как долго камердинер стоит у него за спиной? Престон повернулся.
– Думаю, за обедом нам подали несвежую рыбу. Как удачно, что Мэтти уже изобрела это объяснение.
У него сейчас начисто отсутствует способность думать.
– Я пойду к повару и выясню. Что-нибудь еще? Может быть, принести коньяку?
Престон рявкнул:
– К черту!
Еще не хватало, чтобы коньяк напомнил о ее поцелуях! Келсо отшатнулся, не ожидая такой реакции. Престон сбавил тон:
– Я просто хочу подышать свежим воздухом, прежде чем лечь спать.
– Но, милорд, еще нет половины одиннадцатого.
– С каких это пор я не могу вовремя лечь спать?
– Что вы, сэр! Просто это было так неожиданно, вот я и удивился. Я немедленно приготовлю вам постель.
– Спасибо. Если возможно, принеси бутылку с горячей водой.
Келсо взглянул на него так, словно он требовал фланелевую пижаму и кружку горячего молока.
– Черт! Ты что, не видишь, что я заболел?
– Конечно, милорд. Я вижу, вы совсем больны.
Его голос был спокоен. Камердинер поклонился и вышел, ворча:
– И дело тут вовсе не в рыбе.
Мэтти взбила подушку и зарылась в нее головой. Проклятие! Этот человек совсем измучил ее своей игрой в «холодно-горячо». То ли она ему нравится, то ли он ее презирает? Сначала он смотрит на нее, как умирающий с голоду, потом с отвращением отворачивается. И что же ей думать?
