Локтем она задела за лежавший на краю стола мешок и отчетливо услышала мяуканье и царапанье когтей. Оба пытались не обращать на это внимания, но таинственное существо в мешке пришло в исступление. Они подняли головы и взглянули на мешок. От раздражения Элисон чуть было не сорвалась на крик:
– Что там такое?
Он положил руку на мешок и этим, казалось, успокоил пленника. Со вздохом облегчения Дэвид спросил:
– Ты хочешь сейчас об этом узнать?
– Нет, но я… нет, – Элисон снова жадно обняла его за плечи. – Потом.
Но, несмотря на ее явный призыв, Дэвид не поцеловал ее. Он поднял голову:
– Послушай.
В зале раздались шаги, и она вдруг вспомнила, что просила сэра Уолтера прийти для разговора с Дэвидом. Она считала необходимым объединить их для пользы дела и по женскому легкомыслию обо всем забыла.
– Пресвятая дева! – Элисон сделала попытку соскользнуть со стола; Дэвид не мешал ей. Схватив платок, она старалась заправить под него волосы. Дэвид попытался ей помочь, но не успел. Когда сэр Уолтер показался в дверях, они оставались на столе, как застигнутые врасплох любовники.
Они бы ими и стали, если бы сэр Уолтер не помешал.
Глубоко вздохнув, Элисон решила, что сумеет справиться с создавшейся ситуацией. Она бывала и в худших положениях. Она села, приняла свое обычное спокойное выражение и снова стала госпожой Джордж Кросса, недоступной осуждению.
И тут вдруг Дэвид громко сказал:
– Блоха вас уже больше не беспокоит?
Элисон застыла от ужаса. Он с ума сошел!
Дэвид встал на колени на столе и, ловко заправив под платок рассыпавшиеся пряди, удовлетворенно кивнул:
– Теперь все в порядке.
Повернувшись к сэру Уолтеру, он серьезно сказал:
– Я помог ей поймать блоху. – Он слез со стола на скамью с выражением ангельской невинности на лице.
Из мешка снова раздалось мяуканье, но на сей раз Элисон не обратила на это никакого внимания. Блоха? На ней в жизни не было ни одного насекомого, а сейчас она, стало быть, набралась их у себя в замке? Она не могла этому поверить.
Сэр Уолтер тоже не поверил. Он наблюдал за ними с каменным лицом. Без сомнения, он подумал, что она насмехается над ним или, что еще хуже, дала волю своим грешным страстям.
А разве не так?
Она взглянула на Дэвида и поняла, что можно злиться на человека и одновременно питать к нему вожделение. Что бы он ни сказал, Элисон жалела, что не приказала заковать сэра Уолтера в темницу, пока она не вкусила полностью это непонятное пылкое наслаждение, которое испытала в объятиях Дэвида.
