После того как была зачата их дочь, он тоже старался избежать этого. Даже желание иметь еще одного ребенка не могло заставить его преодолеть отвращение к женщине, которая с годами все больше походила на линялую утку, а запахом – на любимый утиный корм.
Элисон провела руками по своей непокрытой голове, как будто наслаждаясь свободой, да и кто мог увидеть ее в темноте? Только Дэвид, но и ему приходилось напрягать зрение.
Свесив ноги, она встала, глядя в сторону от него.
– Чего вы боитесь, леди Элисон? – спросил он тихо.
Она вздрогнула, обернулась и, запутавшись в своей юбке, упала на постель. Он поднялся и подошел к ней.
– Уверяю вас, я тщательно прислушивался и ничего не услышал.
Она встала и спокойно, что вызвало у него невольное восхищение, прошептала:
– Я беспокоюсь о телегах.
Он не поверил ей. Тяжелые телеги нельзя было убрать далеко от дороги, и она оставила сторожить их одного только Ганнвейта, взяв с собой в чащу Айво и Дэвида. Она запретила разводить костер, довольствуясь пшеничными лепешками с сыром. А теперь она не могла заснуть.
Не имело значения, что он не заметил и признаков погони. Не имело значения, что вокруг были только знакомые лица. Ее растущее беспокойство пробудило к жизни его ослабевшее чутье. Если бы она только положилась на него! Но он уже понял, что леди Элисон неизменно брала ответственность за всех и вся только на себя.
– Мне послышалось, будто треснула ветка, – взволнованно сказала она.
Этот признак слабости в ней вернул Дэвиду уверенность в себе. Она была все-таки женщина, как и всякая другая. Она воображала опасность там, где ее не было, и нуждалась в разуверениях, в которых не было необходимости. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он погладил ее по голове.
– Миледи, здесь, в лесу, водятся звери, но людей здесь нет. Я настороже, я защищу вас.
Ударом кулака она сбросила его руку, и ее голос как свист хлыста разрезал воздух:
– Вы что, потеху себе нашли?
Потирая рукой грудь, чтобы смягчить боль, он ответил:
– Нет, миледи, я просто хотел вас успокоить.
– Я не нуждаюсь в вашей опеке.
Он не ожидал такой враждебности. За последние два дня ему не раз пришлось убедиться, что несколькими словами она может лишить человека гордости, достоинства, здравого смысла. Айво и Ганнвейт стоически выдерживали ее резкие выпады. Погонщики, казалось, привыкли к оскорблениям. Но чума ее побери! С ним, бывшим телохранителем короля, она не смеет так разговаривать.
Он повернулся и пошел обратно к своей постели.
