Олег помог мне дотащить до окраины столицы этот объемистый и неудобный сундучок, продолжая обижаться на то, что я не дал ему спалить все бумаги и выгнал на мороз за кизяком.
Прошло немало времени, прежде чем я понял, что все мои попытки разыскать хозяина записок могут оказаться безуспешными.
Меж тем я систематизировал бумаги. Перечитывая по настроению то одну часть, то другую, я не замечал, как уходил в них с головой. Я проводил с архивом все выходные и даже брал его с собою в отпуска. Не знаю, почему меня влекло к нему. Может быть, потому, что время моей юности присутствовало в записках по полной выкладке. Мне не доводилось видеть свое время вот так, со стороны. Пожить в нем удалось, а вглядываться с расстояния не приходило в голову. Записки не были привязаны к местности. Они были пришиты ко времени. Причем самой что ни на есть смоленой дратвой. Создавалось впечатление, что автор попросту оцифровал прошлое. Весь архив был сплошь испещрен числительными — «76-Т3», 535-я комната, 540-я комната, магнитофон «Снежеть-202», III крайнесеверный пояс Главснаба, транзисторный приемник «VEF-212», общежитие № 2, в масштабе 1:2, проигрыватель «Арктур-520», выварки № 13 и № 666, магнитофон «Юпитер-210», 1-й переулок им. М. Ульяновой, 29 леспромхозов, 1 Мая, войсковая часть № 65471, столовая № 19, автобус, случайно, не 11-й ли? заключенный № 123456, учреждение АН 243/8, 22 подосиновика на 1 кв. м. И так по всему тексту. Изобилующие цифрами страницы при обработке взглядом, как выражаются специалисты, давали «зерно» и превращались в пейзажи времени. Изображения получались отчетливыми, хотя и крупнозернистыми. Обратный эффект высокого творческого разрешения.
Я читал и перечитывал тексты, сортировал уцелевшие и подклеивал порвавшиеся бумаги. И не заметил, как потихоньку сжился с ними. Мне нравилось, как снова и снова из хаоса незатейливых описаний не спеша появляются на свет характеры и события. Я узнавал себя во многих героях и понимал, что моя юность прошла где-то по соседству с ними. У меня было то же самое. Странно, что мы разминулись.
…Тринадцать лет провел я в томительном ожидании. Я ждал произведения. Чьего-нибудь произведения, в основу которого должны были лечь эти записки. Должен же автор завершить начатое, тревожно думал я.
В те времена я выписывал все толстые журналы, просматривал прилавки книжных магазинов, пролистывал и прочитывал десятки новых произведений, следил за самиздатом, но ничего подобного ни под чьим именем в свет так и не вышло.
