…Все было, как на концерте. Даже показали, как сбегается на площадку хор "Крылышки". И Максим опять увидел себя! Но сел он неу– дачно, позади Ритой Пенкиной, и, когда пели "Кузнечика", на экране видна была только Максимкина пилотка. Ну ничего… Вышел Алик Тиг– рицкий. Заложил руки за спину, кивнул пианистке.
Запел.
– Какой красивый голос,-сказала мама. – И какой славный здоровый ребенок. Не то что наша щепка.
– Не хватало еще, чтобы он стал такой же круглый, – шепотом воз– мутился папа.
– Да тише,– жалобно сказал Максим. Алик допел и с достоинством поклонился. А у Максима внутри все замерло. Потому что сейчас, сей– час…
– Песня о первом полете! Солист Максим Рыбкин!
Батюшки, неужели это он? Маленький такой, с перепуганными глаза– ми! Взъерошенный какой-то. Пилотка, правда, на месте, но застежка у жилета сбита набок. И штаны перекошены: одна штанина длиннее дру– гой… Трах! Чуть не сбил Пенкину с сиденья.
– О, гиппопотам…– страдальческим шепотом сказала мама.
Максим сжался. Почему он такой? Зачем хлопает глазами и расте– рянно оглядывается? И шевелит губами. И что там на студии, дураки, что ли? Для чего во весь экран показывают, как он стиснул кулак с болтиком? Тем более, что тут же видно, что другая рука испуганно те– ребит пальцами краешек штанов и что на обшлаге расстегнулась пугови– ца… "Да перестань ты стискивать свой болтик, дубина!"
– Не волнуйся, не волнуйся, Максим,– сказал папа. Это он тому Максиму, который на экране. Но теперь-то чего там "не волнуйся"! Поздно уже…
Показали опять лицо. Зачем он хмурит брови и смотрит прямо в ка– меру, балда?
Боже мой, это ведь жуткий и окончательный провал! Неужели кто-нибудь из знакомых ребят смотрит? Сколько смеха будет в поне– дельник! И как злорадствует Транзя!
Запели… Чего уж теперь петь-то! Издевательство одно. Хорошо только, что перестали его показывать, показывают ребят…
Над травами,
которые
Качает ветер ласковый…
Ой, как это сделали? На экране-поле с ромашками, трава волнует– ся. Маленький самолет стоит в траве. Идет сквозь траву к самолету мальчишка. Вроде Максима. Это, наверно, из какого-то кино.
Через кинокадры с ромашками во весь экран медленно проступило Максимкино лицо. Он уже не шевелил бровями и губами. Он напряженно смотрел с экрана и ждал. Потом запел.
Он пел и просил о полете. Но не жалобно, а скорее с какой-то сердитой настойчивостью. Это что же: у него такой голос? Совершенно незнакомый. Не такой высокий и чистый, как у Алика, но какой-то зве– нящий. Звенело отчаянное требование чуда!
