По дорожке, насвистывая, шел Гарэт. Увидев нас, он усмехнулся, прищурив на солнце свои озорные цыганские глаза. Он взбежал на берег и, проигнорировав трап, прыгнул на борт. Бросил взгляд на вывешенное Гасси белье.
— Это что, сигнал? — спросил он. — Англия призывает своих мужчин обслужить Октавию.
— Ты дозвонился? — перебил его Джереми.
Гарэт кивнул.
— Мы очень удачно попали. У них сегодня гости, и они нас всех приглашают. Участок за их домом спускается прямо к реке. Они просят нас причалить часам к пяти. Вы, девушки, смогли бы принять ванну и не спеша принарядиться.
— Как здорово! — сказала Гасси. — Но мне нечего надеть. Надо, наверное, что-нибудь очень модное?
— Не думаю. А в случае чего они что-нибудь тебе одолжат.
Я отвернулась. У меня взмокли ладони. Сама мысль о вечеринке приводила меня в ужас Спиртное, гвалт и незнакомые люди. Это все будут друзья Гарэта, вероятно, такие же крутые, самодовольные и бахвалящиеся, как и сам Гарэт. Он уже, наверное, успел их предупредить обо мне — совсем падшая, с ледяным сердцем женщина!
— Пора в путь, — сказал Джереми. — Я запушу двигатель.
— А я займусь посудой, — сказала я, прошмыгнув на кухню.
Вчерашнюю посуду никто не помыл. Поскольку воды у нас было в обрез, мне пришлось мыть всю эту гору в одной и той же серой жирной жиже.
— Привет! — раздался голос.
В дверях стоял Гарэт. Я застыла, уставившись на пятна желтого жира, плавающие на поверхности воды.
— Привет, — ответила я с деланной непринужденностью. Мне хотелось продемонстрировать ему, что вчерашнее разоблачение меня нисколько не тронуло. Он подошел и положил руку мне на плечо. Я отскочила в сторону, словно он обжег меня.
— Спокойно, — сказал он. — Я только хотел извиниться за прошлую ночь. Не за то, что я сказал, это необходимо было сказать тебе, но мне следовало сделать это более тактично.
— Если ты полагаешь, что меня хоть в какой-то степени задели твои слова, то ты ошибаешься, — сказала я, пытаясь сдержаться. — Черт! Жидкое мыло кончилось!
Мягким движением он снял с меня черные очки.
— Не смей! — закричала я.
Мне совершенно было не к чему, чтобы он увидел мои покрасневшие и опухшие от слез глаза.
— Всему свое время, — сказал он.
Он оттеснил меня в угол. Господи, какой он был здоровый! В этой кухне его габариты подавляли. Попятившись к мойке, я взглянула на свои руки, дрожащие от унижения.
— Почему ты не перестанешь задирать меня, — прошептала я.
Я и раньше прибегала к этому приему: имитировала глубокое волнение, от которого вздымалась моя грудь, но сейчас почувствовала, что не могу остановиться.
