Я устремила на Джереми долгий загадочный взгляд. Он первый опустил глаза и отпил виски.
— Совсем другое дело. Я никогда не был в восторге от шампанского.
— А я люблю выпить шампанского за завтраком, — сказала я. — Когда ваша свадьба?
— Мы предполагаем в ноябре.
— В ноябре? Зачем же так долго ждать?
— У меня в данный момент финансовые проблемы, которые мне не хотелось бы навешивать на Гасси.
Насколько я помнила у Гасси имелись какие-то собственные средства.
— Чем ты занимаешься?
— Я в издательском бизнесе. Редактор. И немного пишу сам.
— Что именно?
— Стихи, иногда критические статьи, разные обозрения. Этим особенно не заработаешь.
Он и в самом деле был похож на поэта с синими глазами и длинными светлыми волосами. В то же время он не казался изнеженным. Его рот и подбородок свидетельствовали о твердом характере. Я достала сигарету. Он поднес зажигалку. Прикрывая огонек, я задержала его руку, поглядывая на него из-под ресниц. Он безусловно чувствовал, что между нами возникло некое электрическое поле. Он спрятал зажигалку.
— Почему тебя назвали Октавией?
— Я родилась двадцать пятого октября. Моя мать уже оставила к тому времени моего отца и была по уши влюблена в другого. Меньше всего она испытывала радость от моего появления на свет и не собиралась утруждать себя поисками подходящего имени. Поэтому она и назвала меня в честь месяца моего рождения. Дурацкое имя.
— Красивое имя и тебе идет. Твоя мать потом вышла замуж за того, в кого была влюблена?
— О нет, совсем за другого, потом еще за одного, потом еще. Мой отец тоже был женат дважды. Он уже умер. А сводным братьям и сестрам я и счет потеряла.
— Должно быть, тебе было нелегко. У меня тоже семья неблагополучная, но не до такой степени. Ты встречаешься со своей матерью?
— Редко. В основном, когда она приезжает в Лондон. Мне трудно заставить себя ездить к ней: ненавижу сцены. Сейчас она в подавленном состоянии. Стареет, и на нее все чаще находят ужасные приступы сентиментальных воспоминаний о моем отце, что приводит в бешенство ее нынешнего мужа.
Сколько нежности и сострадания было сейчас в его глазах, и какие невероятно длинные у него ресницы!
— Прости, — сказала я, стараясь говорить тем слегка прерывистым и осевшим голосом, который я вырабатывала годами. — Я не хотела утомлять тебя подробностями моей семейной истории. Обычно я не распространяюсь об этом.
Ложь. На самом деле это был первый этап разработанной мною стратегии обольщения — дать почувствовать, что мне необходимо покровительство.
