Когда отец решил возделывать землю, он взвалил на нас обоих достаточно тяжелую работу. И к тому же он любил свежее мясо, а поскольку поблизости не было дичи, мне время от времени приходилось отправляться в холмы.
В воскресенье на рассвете я взял старую отцовскую винтовку, оседлал серого в яблоках коня и, ничего не сказав ни отцу, ни Чантри, уехал.
Неподалеку начинались низкие пологие холмы, которые переходили в каменистое плато, с многочисленными обрывами. Дальше шли горы. Поначалу я высоко не забирался, но горы манили меня, они знали, и я тоже знал, что когда-нибудь я пройду по их тропам.
Охота не была главной причиной того, что я двинулся в горы. Та девушка (или женщина) направилась туда, она знала, что делает. Никто не нашел ее. Во всяком случае, я об этом не слышал.
Если она знала дорогу, значит, ездила здесь и раньше, может быть, не единожды, а если в горах было убежище, то ей о нем было известно.
Меня не слишком интересовало, кто она. Она была либо свидетелем убийства, либо многое о нем знала. Когда началась стрельба, она не стала тратить времени впустую и сразу же рванула в горы.
Теперь все следы ее уже исчезли, если только она не оставила новых. Как бы то ни было, она бежала куда-то в поисках безопасности, и я надеялся узнать куда. Во всяком случае, я так думал.
Мне в лицо дул приятный свежий ветер. Моему серому тоже нравились длинные тропы, и он устремился к холмам, словно знал уже, куда мы направимся. Там, наверху, трава будет сочной, а вода студеной и вкусной.
У меня никогда не было другого оружия, кроме винтовки. Давно хотелось иметь револьвер, но денег на него не было. Однако винтовка была хорошая — настоящий «генри». На поясе также висел нож, которым даже можно было бриться — такой он был острый.
Мой конь направился в седловину между холмами, потом поднялся по склону, и мы выехали на вершину пологого холма. Ветер трепал его гриву, и весь мир привольно раскинулся перед нами.
За мной простиралась наша земля, но я не оглядывался. Мне было шестнадцать, а где-то в горах пряталась девушка. За шестнадцать лет я всего раза три или четыре оказывался рядом с ровесницами, и это всегда меня пугало. Девушки выглядели так, будто им известно все на свете, а мне — ничего.
