Однако не похоже было, что Оуэн Чантри очень уж полагался на хороших людей. Когда утром он надевал брюки, тут же цеплял к ним оружейный пояс с револьвером. Большинство людей первым делом надевают шляпу, он же вначале застегивал кобуру, а потом надевал сапоги.
— Думаете, у нас будут неприятности? — спросил я его как-то раз.
Он жестко посмотрел на меня.
— Малыш, — сказал он, — когда человек в меня стреляет, я делаю вывод, что он хочет драки, и не в моих правилах его разочаровывать. Мне не нужны неприятности, и я их не жду, но не хочу и оказаться трупом только потому, что был излишне оптимистичен. У меня есть оружие и полно здравого смысла, и если я буду думать, что говорю и что делаю, мне, возможно, удастся избежать неприятностей.
Он так и не сказал, зачем вообще приехал сюда, но это был тот вопрос, который не задают вслух. Хочет жить здесь — милости просим. В те дни можно было проехать сотни миль и не встретить ни души.
Чантри был прирожденным рассказчиком. Когда на него находило, он мог часами сидеть у очага, пламя которого отбрасывало на стены пляшущие тени, и говорить, говорить… Он побывал во многих землях, прочитал массу книг о древних веках, об Ирландии, о море и о народе, который называли троянцами. Они жили где-то за горами и воевали с греками из-за какой-то женщины. Он рассказывал мне о Ричарде Львиное Сердце — великом воине и плохом короле, и о Жане Анго, чьи корабли приплыли в Америку еще до Колумба, и о Бене Джонсоне — поэте, который поднимал над головой бочонок вина и выпивал его. Рассказывал о кочевниках, которые жили в черных шатрах в огромной пустыне, начинавшейся у горной страны Тибет.
Наш тесный мирок словно становился шире. В красноречии Оуэну Чантри нельзя было отказать, но тем не менее он был жестким и опасным человеком. В этом мы убедились как-то холодным тихим утром, когда с холмов спустились незнакомцы.
Я пошел в конюшню, чтобы задать корм скоту, и как раз стоял на сеновале с вилами в руках.
Отец был во дворе и запрягал мулов.
Они скакали по тропе — пятеро крепких, вооруженных мужчин. Они ехали тесной группой на лучших лошадях, каких мы никогда не могли бы себе позволить.
У ворот они осадили лошадей. Один из них вытянул лассо, набросил петлю на створку ворот и стал их открывать.
— Эй! — закричал отец. — Что это вы делаете? Прекратите сейчас же!
— Мы их разнесем на кусочки, чтобы после тебя тут меньше осталось. Когда ты свалишь, — ответил крупный, мускулистый мужчина в серой шляпе.
