Тень передвинулась — Валя очнулась, села, черные круги перед глазами.
Раскатами нарастает грохот: низко над крышами проносятся два самолета. Люська дернулась во сне.
— Спи, дочечка, — говорит мать, качая ее на коленях, — это наши.
Самолеты жгуче сверкают, пролетая. Кажется, что они еще раскаленней, чем этот камень. Они раскаленные, как солнце. И грохот от них раскаленный, яростный.
Лиговка и Невский катят свою карусель. Спешат люди и машины. Милиционер размахивает палочкой. К тем, кто сидит и лежит у вокзала, это все не относится, они уже не здесь вроде бы. Они начали свое путешествие.
Вот этот трамвай, двадцать пятый, сейчас пойдет-пойдет — по улицам, по мосту — к нам на Выборгскую. Минут двадцать всего, и пройдет трамвай мимо нашей улицы. И там на нашей улице — наш дом и наша комната, мы ее убрали и веник с совком поставили в уголку.
На нашей улице тихо.
Перед нашим домом на асфальте мелом начерчены клетки, это мы чертили. Кто-нибудь сейчас там играет, прыгает.
Всего двадцать минут, если сесть на трамвай, на вот этот двадцать пятый номер.
Люди садятся.
Мы не сядем. Мы начали свое путешествие, до свиданья. Далеко наш дом. Далеко наша тихая улица. На краю света.
7
Большая девочка пришла с матерью и братом. Мать и брат сели и стали пить и есть, а девочка ничего не хотела. Даже сесть она не хотела. Стоя, с злым лицом озиралась она и говорила своей матери злые, насмешливые слова:
— Ах, жарко тебе! Ах, не нравится тебе! А кто это затеял, мы с Виктором? Мы с Виктором хоть сейчас вернемся, пожалуйста. Ах, ты не хочешь! Ну что ж, пожалуйста. Но тогда не говори, что тебе жарко, потому что ты сама, сама виновата!
Брат молчал. Он был калека, на костылях; одна нога отрезана выше колена. Он молчал, опустив голову. А их мать стала жаловаться соседям, старичку со старушкой:
— Как я ее воспитывала, во всем себе отказывала, а она вон что себе позволяет.
Девочка сказала с отчаяньем:
— Что ты со мной делаешь! Куда ты меня везешь! Ты меня ненавидишь! Ты меня убиваешь! Ты мне такое делаешь, как будто ты не мать, а враг!
Тут и брат ее сказал:
— Ну, хватит!
А их мать спросила у старичка и старушки:
— Видели?
Старичок и старушка поднялись и стали чистить друг на друге одежу.
— Присмотрите, будьте добры, за нашими вещами, — попросили они. — Мы сходим пообедать к родственнице. У нас тут близко, на Второй Советской, живет родственница.
— Ишь как вы устроились, — сказали им. — А если без вас уйдет эшелон?
— Ну что ж, значит судьба, — сказала старушка. — Мы там, знаете ли, примем душ.
