— Маму в больницу увезли… Папа помер нынче ночью… Дров наколотых нет, истопить нечем… Я к дяденьке Евдокиму пришла…
От ее худого тельца дышало жаром. Она завела глаза, забылась.
Евдокия раздела ее и перенесла на сундук, подстелив овечью кошму. На тонкой руке Натальи, выше локтя, были два синяка, острые ключицы торчали. С болезненной жалостью Евдокия подумала: «Сиротка!»
Потом она вспомнила, что она теперь тоже круглая сирота, и заплакала. С отцом у нее никогда не было нежностей, он ничему ее не научил, ему было бы прибрано в доме да состряпано кушанье, — но все-таки он ее не бил, кормил, одевал и, когда она запуталась в своих любовных делах, пристроил ее за хорошего человека. Ей казалось теперь, что со смертью отца ушла ее главная опора и защита, и, всхлипывая, она причитала вполголоса:
— И на кого ж ты меня спокинул! И стою же я одна, как былиночка на ветру!
Наталья открыла большие, очень блестящие глаза и спросила:
— Где дяденька Евдоким?
И весь день, не то в сознании, не то бредя, она о нем спрашивала. А к вечеру стала Евдокию принимать за Евдокима. Ухватила Евдокиину руку своей жаркой цыплячьей ручкой и спросила:
— Дяденька Евдоким, дяденька Евдоким, ты меня маме не отдашь, нет?
— Нет! Нет, детка! — ответила Евдокия, ужаленная состраданием, ужасаясь этому детскому несчастью и беззащитности. — Не отдам никому, ничего не бойся!
Мачеха умерла на девятый день. Наталья, промаявшись полтора месяца на Евдокиином сундуке, поднялась, длинная, тощенькая, но с новым каким-то лицом, будто в этой схватке со смертью она обрела жизнь и получила к ней вкус.
Стриженная наголо, в старом платье, из которого выросла за время болезни, она ходила из кухни в спальню и рассматривала каждую вещь так, словно в первый раз ее видела. Подходила к окошку, смотрела, как вьюга несется над пустынной улицей, и чему-то смеялась тихо. Евдоким приносил газету — Наталья прочитывала ее всю, согнувшись над смутной печатью, шевеля губами. Евдоким сказал:
— Вот я тебе книжек принесу, дочка.
И принес. Наталья что-то уж очень быстро их прочла, Евдоким хотел ее проверить, но для этого надо было самому прочесть эти книжки, а у него не было времени: его выбрали председателем цехкома, от множества дел некогда было вздохнуть.
— В школу надо тебя! — сказал он.
Евдокия вступилась:
— Куда ей наукой голову трудить? Вон она какая слабенькая! Пусть откормится порядком, а там ее к портнихе отдать бы в ученье, золотое ремесло. Хочешь, Наташа, портнихой быть?
