В тишине ясно слышалось слабое сухое дыхание регента, а старческая рука в его руке была легкой и хрупкой, будто опавший лист.
— Я не могу оставить брата Ансельма, — проговорил Ловел.
— Я посижу с братом Ансельмом, пока ты не вернешься, Отец настоятель сказал, что ты можешь отлучиться на час, — разъяснил молодой послушник. — И сейчас брат Ансельм все равно спит…
Ловел еще мгновение колебался, потом осторожно высвободил свою руку из руки старца и встал.
— Если он проснется, дай ему пить из этой чашки и скажи, что я скоро вернусь.
Товарищ-послушник занял его место, и тогда Ловел вышел. Он очень торопился, пересекая темную крытую галерею, ведшую из внутреннего двора. Мимо монаха в маленькой привратницкой шагнул во внешний двор, повернул налево к гостиничному корпусу, но человек ему прокричал:
— Не туда повернул! Тебе к странноприимному дому надо!
Ловел обратил лицо к привратнику.
— К странноприимному дому? Ты не ошибся?
— Нет, не ошибся, — проворчал монах и опять углубился в молитвенник.
Ловел в нерешительности помешкал, потом пустился через двор к длинному, похожему на конюшню строению рядом с воротами, где находили приют бедные странники.
Временами странноприимный дом бывал переполнен, но этим вечером там обретался всего лишь одинокий скиталец, стоявший спиной ко входу и разглядывавший изображение мадонны Заступницы Странников, каким бродячий художник три года назад отблагодарил монастырь за ночлег.
Ловел увидел его — и острое разочарование пронзило сердце. Он не был Роэром, этот незнакомый человек в черной сутане каноника-августинца, обтрепанной по подолу и перекрытой засохшей февральской грязью до колен. Ошибка какая-то…
Но человек обернулся и — никакой ошибки.
Они стояли, молча смотрели друг на друга несколько мгновений, потом лицо Роэра перечеркнула его привычная кривая улыбка.
— По-твоему, я изменился?
— Я не уверен… — протянул Ловел.
— Не уверен?
— В тот вечер, когда я служил вам пажем в Назарейском покое, мне подумалось, что вы менестрель и уже наполовину монах. Теперь… я думаю, вы священник и все еще наполовину бродячий певец. — В замешательстве Ловел запнулся, удивляясь своим словам и стыдясь их.
— Браво! Ну а ты, и уж я-то уверен, ты изменился. Сделался намного взрослее.
— Пять лет сделают взрослым, — отозвался Ловел.
Роэр вглядывался в него своими странными блестящими глазами, видевшими, казалось, насквозь.
