Нюра все знала. После собраний делегатки провожали ее, кто немножко, кто до дома; и по дороге разговаривали. Библиотекарша дала Дорофее книжку. «Русские женщины», Дорофея прочла и переживала, но не поняла, почему эти княгини, Волконская и Трубецкая, так бедовали; почему у них мужья были на каторге. И Леня не знал, а у Маргошки Дорофея не стала спрашивать, с какой стати… А Нюра все ей разъяснила про декабристов и поправила, что надо говорить не Трубецкая, а Трубецкая. О чем ни спроси, все она прочитала, все изучила…
«Леня не растет», — тревожно подумала Дорофея.
Он сознательный: другие делали зажигалки и привозили со станций сало, и продавали на базаре, а он такого ничего не делал, никогда! Не хныкал из-за условий, не хвастался тем, что пострадал в битве с бандитами, и ее ругал, когда она выставляла его героем. Сознательный, но не идет вперед, а человек обязан идти вперед.
После работы он ел, отдыхал, разговаривал с Дорофеей, потом говорил: «Сходим в клуб», либо шел к Цыцаркину играть в очко — новая завелась игра… В газете читал только фельетоны и происшествия, а если брался за Дорофеину книгу, то держал ее больше месяца, и библиотекарша делала Дорофее замечание.
Скандалами и поучениями тут ничего не добьешься. Леня добрый, покладистый, она может на него влиять, но ведь Цыцаркин с Маргошкой тоже влияют; если он затоскует от ее поучений, то меньше будет ее любить, тогда Цыцаркины возьмут верх, и конец ее счастью. Как было у отца с матерью? Мать не умела приворожить отца, он тосковал с нею и уходил от нее.
Надо, чтобы Леня любил ее все крепче. Чтобы с нею ему было милей, чем со всеми Цыцаркиными на свете. Тогда он все сделает, что она захочет.
— Ох и устала я, Ленечка. Ноги замлели, так устала.
Она садится и скидывает туфли. Это выдумки: представляется без сил, чтобы он пожалел.
Он смотрит на ее маленькие ноги. Какое у него доброе лицо, у красавца моего писаного.
— Принести тебе воды? Сразу полегчает.
— Принеси, Ленечка, милый.
Со вздохом удовольствия она опускает ноги в теплую воду.
— Вот умник, что печку затопил.
— Хочешь, суп разогрею? Ты сиди.
Разогрей, разогрей. Жалей меня. Побольше вложи в меня сердца — больше будешь дорожить.
— Ленечка, ты слово такое знаешь, что ли? Приду — уж такая усталая… А ты около меня походишь, поухаживаешь, и опять я живая, хоть танцуй.
А то еще было представление:
— Опять у меня, Леня, не получается.
— С чем это?
— Да вот — топор. Не насажу, и все.
