Евфалия всегда говорила ровным голосом, степенно и рассудительно, а глупость из нее так и сочилась, как жир из баранины.
Дорофея спросила ее про полюбовника.
— Был! — с готовностью отвечала Евфалия. — Был, как же.
— И ты его любила?
— А конечно, любила.
— Сильно, сильно любила? — спросила Дорофея и от чувств схватилась за щеки обеими руками.
— Ужасть как.
— И он тебя любил?
— А как же: и он любил.
— И бросил тебя!
— Вот уж неправда: не бросил. Меня Ольга в скит отдала. А он, видишь ты, женатый был, детный.
— А тебе не хотелось в скит?
— Неужли ж хотелось?
— Зачем же пошла?
— Как же не пойти, когда она велела?
Дорофея помолчала, рассматривая тетку.
— А за что ты его любила? — уже без восторга спросила она.
— Дык — мужчина, — сказала Евфалия. — Как не любить?
Дорофея перестала спрашивать. Теткина любовь была неинтересная…
Весной, когда стаял снег и подсохло, она пошла с заступом на погост и привела в порядок материнскую могилу. Могильный холм покривился, осел, выглядел сиротливо и жалко; она набросала на него земли, сровняла, заступом срезала прошлогоднюю бурую траву кругом. Утро было серое, без ветра, сторожкое; на мокрых ветках ивы серебрились проглянувшие барашки; от мокрых веток, от сырой земли шел острый тревожный запах. В каждой жилке своей, в ладных своих движениях, в дыхании Дорофея чувствовала крепость и радость; и томила ее кладбищенская тишина. Ей вдруг захотелось сию минуту куда-то бежать, объявить всем людям, что она живая-здоровая, что ей чего-то нужно — чего, она не знает; может, люди скажут… Она загрустила и задумалась, опершись на заступ. Могила лежала у ее ног. Деревянные кресты, прошлогодняя бурая трава. Ничего-то они не видели, те, что лежат под крестами. Прощайте, мама, бедная вы моя…
За тихими серыми днями пришла настоящая весна, щедрая на солнце и дожди. Девки ходили остриженные после тифа, прятали стыдливо головы под платками, пели про любовь. Дорофея переболела раньше других, у нее волосы уже подросли, кудрявились, нежно щекотали ей уши, от щекотки по телу пробегала теплая волна…
Трава на лугах поднялась выше пояса. Евфалия сказала:
— Шляешься, Дорофейка, на станцию дуриком, безо всякой пользы. Взяла бы косу да накосила где при дороге.
— Нешто дают там косить? — спросила Дорофея.
— Подальше от станции, при дороге, всем дают нынче, все одно красные завладеют, Фрол Одноглазый сказал.
Дорофея взяла косу и пошла на станцию.
Там было пусто, не видать никого. Выглянул телеграфист из окошечка и спрятался… Дорофея пошла вдоль полотна и вышла на широкий луг.
