Правда, было очень сомнительно, что кто-либо из них отважится заглянуть на задворки супермаркета. Если только, конечно, не после обильных возлияний, в полном отрубе, когда и море по колено…
– Тебе чего, мерзкий попрошайка! – Голос над ухом едва не оглушил меня. – Пошел прочь, иначе, клянусь Буддой, я размозжу тебе голову этой палкой!
Бхагат Синг оказался человеком среднего роста, но плотной комплекции, с длинными усами и круглыми совиными глазищами.
Со слов Юнь Чуня я знал, что Бхагат Синг – сикх[44], бежавший из Индии в Непал по причине, которую он никому так и не объяснил, даже своим ближайшим друзьям. И здесь, в Катманду, его деятельность, насколько мне было известно, тоже не всегда находилась в рамках закона, но он до сих пор ухитрялся быть невидимым, что называется, под фонарем.
Сколько и кому он за это платил, можно было только догадываться…
– У меня к вам дело… – попытался я мирно начать беседу.
Не тут-то было. Бхагат Синг словно с цепи сорвался:
– Ах ты, ублюдок, чтоб тебя ракшасы[45] сожрали! Дело у него, видите ли, есть!..
Он продолжал орать, распаляясь все больше и больше, а я отступал к прилавку, безуспешно пытаясь вставить хоть слово в его словесный тайфун. Вскоре я был прижат к кассе, а хозяин лавки уже примеривался огреть меня по голове увесистой дубинкой – каким-то древним раритетом.
И тут мне на глаза попалась кучка медных монет, лежавших на прилавке в мелкой пластиковой мисочке. Молниеносным движением достав одну из них, я неуловимым движением пальцев согнул ее пополам и протянул сикху.
Он затих мгновенно, на полуслове, будто его, как радиоприемник, выключили, нажав на клавишу. В глазах хозяина лавки вдруг появилось выражение, присущее дворняжке, узревшей, как здоровенный соседский барбос нахально обгладывает ее любимую кость.
– Считай, что мы познакомились, – резко сказал я и швырнул монету на прилавок. – Мне сказали, что ты скупаешь разные камушки. – Я достал свой мешочек, развязал его и вытащил камень величиной с небольшой грецкий орех. – Взгляни…
– И-и… И-извините, уважаемый сахиб[46]… – Нездоровая бледность на щеках сикха внезапно уступила место густому румянцу; он схватил камень, как коршун зазевавшегося воробья. – Мараката![47] Мараката… Ах, какой прекрасный… Ах, ах…
– Я хочу его продать. Берешь?
– Возможно… – Первый порыв истинного ценителя прекрасного прошел, и Бхагат Синг опять вернулся в шкуру торговца-пройдохи. – Камень неплох, спору нет… но вот здесь пятнышко, а тут небольшая трещинка… да и цвет не очень… А сколько при огранке потеряется! М-да…
