– Постой-постой, а откуда ты узнал, что порошок вонючий?
– У чародеев все порошки такие.
Лакомка подал голос:
– А где он птицу дивную взял?
– Наколдовал, конечно.
Гости охотно кивали. Ореол безопасной тайны приятен, он сродни аромату копченых колбас над очагом. Дверь отворилась внезапно. На пороге, на фоне весело раскрашенного заката, нарисовалась тощий, зловещего вида силуэт. Хаушка Поросенок остановился на полуслове и закашлялся.
– Стукните его по спине!
Парадамус, а вошел именно он, гордо держа ястребиный профиль, зашаркал прямо к столу и бросил на самую средину уже знакомый мешок. Обиженно звякнуло блюдо с капустой. Поросенок, получив от приятелей два гулких удара меж лопаток, уставился в окно, по-видимому обнаружив там нечто чрезвычайно интересное. Матушка Петра воинственно приосанилась, на всякий случай убрав со стойки пару лучших, самых новых кружек.
Мешок слегка дернулся. Нострацельс подвигал кустистыми бровями, молча вперил в солдат императора взгляд. Взгляд прожигал насквозь плотные фигуры отставных воителей. Хайни нашелся первым:
– Ы?
– Э!
Избавившийся от ноши чародей потащился прочь, вонзая в щелястые доски наконечник фигурной колдовской трости. На прощание он бросил коротко и совсем непонятно:
– Стыдно обманывать, молодые люди.
Из поспешно развязанного мешка высунулась голова целого и невредимого Струса. Она мигала и кланялась.
Хайни покидал трактир под насмешливый ропот приятелей. Присмиревший Лакомка брел следом. Дверь сердито хлопнула и затворилась за спинами героев. Ночь, пока лишь серый ее призрак, готовилась нарыть пыльную улицу, мальвы и черепичные крыши. Мешок за спиной почему-то казался тяжелее, чем накануне.
– Хайни… Э-эй, Хайни!
– Отстань.
– И чего чародей взвился?
– Шмель его укусил. Волшебный. Чародеи – они такие.
– Слушай, а деньги назад он не запросит?
– Раз сразу не запросил, теперь уже не запросит.
– Хороший Струс, первосортный, зря он так.
– Зря не зря – а Поросенку я все равно ребра пересчитаю. Чтобы врать не привыкал.
Друзья, не сговариваясь, свернули в тупичок. На вывеске, щедро украшенной орнаментом, напоминавшим следы гусиных лап, красовалась надпись: «Шинцель и сыновья. Колбасы. Потроха. Битая птица».
Шинцель вышел на стук, без лишних слов принял у Хайни мешок, осмотрел товар, деловито кивнул и отсчитал медяки. Его широкая плотная спина неторопливо исчезла за дверью, хлопнула дверь и наемники великого императора вздохнули с облегчением.
Так прошел еще один день.
