До самой смерти | страница 4
Ввиду всех этих причин, а также ввиду причин, о которых и не скажешь, словами, выступил Гийом де Торон и направил стопы свои в Святую Землю. Было в мыслях его участвовать в ее освобождении и тем испросить себе покоя душевного".
2
Покоясь в седле, как усталый охотник, — лицо — скала, череп — большой и широкий, вел сеньор свой отряд через провинции, что в верховьях Роны, направляясь в город Этьен. Там, в Этьене, намеревался он прервать свой путь и задержаться на день, на два. Клод — Кривое Плечо предполагает, что сеньор пожелал уединиться для молитвы в соборе, получить от епископа благословение на дорогу, закупить фураж и оружие. Возможно, намеревался он нанять себе в спутники нескольких вольных рыцарей, профессия которых — война. Полны опасностей дороги вне городских стен, и мечом приходится пролагать путь силам Благочестия.
Сеньор ехал верхом на лошади, которая звалась Мистраль. Пока еще не спешил. Но это была не сдержанность и даже не умиротворенность после того, как вверил душу свою, — это было медленное, по горизонтали, созревание на протяжении пути.
Кобыла Мистраль — создание массивное, широкое в кости, в точности, как и ее хозяин. С первого взгляда походила она на рабочую скотину невозможно было довести ее до точки взрыва; некая мнимая скромность была разлита во всех ее движениях, некое начало внутренней сдержанности, спокойствия или раздумчивости, почти сродни благочестию.
Но со второго, более пристального взгляда, — например, если обратить внимание на капризные повадки этой лошади, когда седлают ее либо освобождают от сбруи, — можно было со всей очевидностью убедиться, что кобыле Мистраль никогда, никоим образом невозможно навязать абсолютную покорность, равно как невозможно и взбесить ее.
Повсюду, и на равнинах, и на холмах, ощущалось, как, улещивая и подползая, набирала силу осень.
Запахи собираемого винограда сопровождали путников. Это был некий постоянный напев, тихий, но пронзительный и упрямый.
Глазам открывались следы засухи и признаки болезни, поразившей виноградники. Выражение глухой злобы запечатлелось на лицах крестьян.
Провинции эти, даже в годы благоденствия и достатка, обращали к серым небесам скорбный лик свой, словно с навечно поджатыми губами: крестьяне, запорошенные пылью, крытые гниющей соломой крыши, грубые кресты, как сама вера в здешних местах — тупая и крепкая. Череда черных скирд сена. А в ночных сумерках и перед рассветом расходится кругами гул сельских колоколов, словно взывающих к Спасителю из глубины глубин.