Младенческая душа Василия приняла, видимо, свет настенной лампы за сияние вселенной-матери.
После того как мы побывали рядом друг с другом — он в кроватке, я на стене — какое-то недолгое время, нам пришлось расстаться.
Ибо устремления быстро развивающейся души младенца Василия были многообразны, неразборчивы, прихотливы и весьма широко распространялись в пространстве и во времени. Не ведая о том, он посылал меня в такие путешествия, откуда порой и выхода никакого не существовало. Так, однажды, уже в отроческом возрасте, он прочитал книгу «Водители фрегатов» и страстно возмечтал стать капитаном Джеймсом Куком — пришлось мне отправляться в другой век, стать этим капитаном и быть съеденным дикарями! Невозможно перечислить все предметы, рукотворные и натуральные, всех людей и животных, птиц, рыб, насекомых, героев книг, в которых внедрялась моя душа по прихоти его фантазии.
В особенности стали многочисленными и непоследовательными — по времени и пространству моих воплощений — «командировки» для меня в тот период, когда мой брат-близнец занялся литературным сочинительством. Какими только мужчинами и женщинами, детьми и взрослыми не побывал я — в большей части почему-то людьми непривлекательными, несчастными, слабодушными. Василий Немирной, этот яркий представитель так называемого русского постсоветского модернизма, не знал, как и всякий безответственный писатель, что своим сочинительством плодит и множит вполне реальные существа, в том числе и человеческие.
Все эти раскольниковы, сорели, квазимодо на самом деле существуют и после того, как были созданы их авторами, — душа брата-близнеца, каковой есть и у литературных персонажей, вселяется в подходящий объект внешнего мира и паразитирует в нем, пока вконец не изнурит, окончательно не поглотит его.
Хорошо, если паразит окажется доброкачественным, как Пьер Безухов, скажем, — пусть себе множатся на земле такие добродушные, толстые богатые молодые люди в очках. Но постсоветский модернизм, коего Вас. Немирной стал ярким представителем, наплодил стольких мерзавцев, пьяниц, половых извращенцев и нравственных уродов, что мусорный бак русской литературы заметно пополнился ее новыми отбросами.
Благодаря своему братцу я побывал неким гомосексуалистом, агрессивной половой бандиткой и андрофобкой — и прочая, и прочая… Последним моим литературным воплощением был некто из новых русских, преуспевающий в торговле медицинскими технологиями делец. Особенность его была в том, что он носил полное имя, отчество и фамилию автора, то есть был употреблен такой литературный ход, при котором в книге действует безжалостный мерзавец, торгующий телами эмбрионов от абортированных женщин, и он именуется так же, как и сам автор.
