— Ха! Да это, если хочешь знать, мелочь по сравнению со всем остальным, что хранится у меня в памяти. Воспоминания об этих кошмарах придают особую прелесть моей нынешней жизни, если ты еще не понял, как она хороша. О лучшей доле и мечтать не приходится. Приз, вопреки всем законам доставшийся мне в игровом автомате. Любой из тех бедолаг, в чьей шкуре я побывал, не желал бы ничего иного. Итак, я остаюсь. И не подумаю сдвинуться с места.
— Но ведь это невозможно!
Уолли только хмыкнул, раскуривая трубку. Затем подошел к креслу, стоявшему напротив, и уселся. Они пристально смотрели друг на друга.
— Меня тоже подталкивают сзади, — сказал Вальдемар. — Я бы не торопил тебя, живи здесь, если тебе нравится, но дело не во мне одном, ты же знаешь. Меня заставили уйти, и ты никуда не денешься.
Уолли покачал головой.
— Я не уйду.
— Тебя вынудят. Сзади напирают.
Уолли выпустил облачко дыма. В гостиной чувствовался смолистый запах дров. Теперь, когда Вальдемар присмотрелся к комнате, она понравилась ему еще больше. Уютнее, чем здесь, ему не было никогда. Вот он, настоящий дом. Его предшественник, сидящий в кресле напротив, не погрешил против истины: это его воплощение действительно лучшее из всех возможных. Как часто в каждой из своих многострадальных жизней он тосковал по этой обстановке.
Летучий Голландец, похоже, обретет свой покой.
Прекратилась бешеная гонка Алисы с Черной Королевой.
Он и не заметил, как эта мысль созрела в нем: он должен каким-то образом задержаться здесь.
Он лихорадочно прикидывал, как ему поступить, хватался за один план, чтобы тут же отбросить его и начать обдумывать другой. Так голодный пес разбрасывает содержимое мусорного ящика, чтобы скорее добраться до лакомого кусочка, источающего такой соблазнительный аромат. Спасительный ответ, он знал, нужно искать в прошлом. В туманной мгле прожитых им жизней блеснет искорка знания, и он найдет способ избавиться от Уолли, выбросить его на стремительно летящую вперед дорожку безумной гонки. А потом можно подумать, как закрыть дорогу сюда всем остальным. В душе его звенела радость, но теперь нужно было притвориться непонятливым, чтобы выиграть время.
— И что же здесь у тебя эдакого замечательного в этой жизни?
Уолли расхохотался.
— Уверенность, малыш.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я твердо знаю, что свободен. До чего приятно сознавать, что я живут так, потому что сам сделал свой выбор, и не позволю затянуть себя в этот ваш круговорот. Я счастлив, ибо я — это я.
